Исаак Башевис-Зингер - Страсти и другие рассказы

— Не беспокойтесь. В гостиницах Лиссабона наверняка полно свободных номеров. Если дело обстоит хуже, чем мне кажется, я отвезу вас к себе. А сейчас давайте-ка где-нибудь пообедаем.

— Я вас приглашаю.

— Вы меня приглашаете? В Лиссабоне вы мой гость. Вы пригласите меня в Нью-Йорке.

У гостиницы нас ждала маленькая обшарпанная машина, типичное средство передвижения большинства европейцев. На заднем сиденье между картонными коробками и стопкой выцветших газет стояла банка с краской. Я сел спереди, и сеньор де Албейра продемонстрировал недюжинное водительское мастерство, лавируя в потоке машин, беспорядочно снующих по узким горбатым улочкам мимо домов, построенных, вероятно, еще до землетрясения 1755 года. Положение усугублялось отсутствием светофоров. Другие водители не считали нужным уступать нам дорогу. Пешеходы тоже не спешили посторониться. То тут, то там прямо на проезжей части проводила сиесту собака или кошка. Сеньор де Албейра почти не сигналил, ни разу не выказал раздражения. По дороге он расспрашивал меня о поездке, о моих планах на будущее, о том, когда и почему я стал вегетарианцем, ем ли я яйца, употребляю ли молоко. Попутно он обращал мое внимание на памятники, старинные здания и соборы Альфамы. Вскоре мы въехали в переулок, где едва могла пройти одна машина. Перед открытыми дверями своих домов сидели простоволосые женщины и старики; рядом в сточных канавах возились дети; голуби клевали плесневелые хлебные крошки.

Сеньор де Албейра остановил машину, и мы вошли во двор. Я ожидал увидеть третьесортную закусочную, а оказался в просторном кафе со стеклянной крышей и изящно расставленными столиками. На полках стояли винные бутылки в соломенных оплетках самых невероятных форм. Сеньор де Албейра проявил необыкновенную, даже несколько чрезмерную заботу о моей диете. Люблю ли я сыр, грибы, цветную капусту, помидоры, какой бы я хотел заказать салат, какое предпочитаю вино — белое или красное? Я, как умел, старался убедить его, что все это совсем не так важно и не стоит таких душевных затрат. В Нью-Йорке я захожу в первый попавшийся кафетерий и трачу на ленч от силы десять минут. Но сеньор де Албейра не унимался. Это был настоящий банкет, а когда я попробовал расплатиться, выяснилось, что все уже оплачено.

В одиннадцать утра в пятницу сеньор де Албейра на своей маленькой машине подъехал к моей гостинице, помог вынести вещи и отвез меня в небольшой отель, окна которого выходили в парк. Мой новый номер с балконом стоил вдвое дешевле номера в «Аполлоне». Я долго не мог уснуть, теряясь в догадках, почему этот незнакомец из Лиссабона проявил такое расположение к еврейскому писателю из Нью-Йорка.

Нет, выгоды из моего визита сеньор де Албейра не мог извлечь никакой. Он действительно был связан с одной издательской фирмой, но мои произведения должны были появиться в переводе на португальский не в Лиссабоне, а в Рио-де-Жанейро. С редактором из моего издательства они познакомились случайно, деловых отношений у них не было. Из его рассказов я понял, что он далеко не богат. Чтобы прокормить семью, ему приходилось работать сразу на двух работах, дохода от издательской деятельности не хватало. Он жил в старом доме с женой и тремя детьми. Его жена преподавала в старших классах гимназии. Да, он читал одну из моих книг в английском переводе, но едва ли это могло явиться причиной такой щедрости. Он заметил, к слову, что ему часто приходится иметь дело с писателями и он о них не слишком высокого мнения.

В субботу я планировал отправиться на автобусную экскурсию, но сеньор де Албейра заявил, что роль моего гида он берет на себя. Утром он опять заехал за мной и много часов подряд возил меня по городу, показывая полуразрушенные замки, древние соборы и парки с многовековыми деревьями. Он знал названия экзотических цветов и птиц и обнаружил впечатляющую эрудицию, отвечая на мои вопросы по истории Португалии и Испании. Иногда вопросы задавал он: чем иврит отличается от идиша? Почему я не живу в Израиле? Его явно занимало мое еврейство. Хожу ли я в синагогу? Связано ли мое вегетарианство с иудаизмом? Удовлетворить любопытство сеньора де Албейры было нелегко. Едва я успевал ответить на один вопрос, он задавал следующий. Вдобавок я с трудом понимал его английский, несмотря на богатство его словаря. Он еще утром предупредил меня, что ужинать мы будем у него. Когда я попросил остановить машину, чтобы купить какой-нибудь подарок его семье, сеньор де Албейра принялся меня отговаривать. В Синтре я все-таки купил двух бронзовых петухов, и ровно в семь мы подъехали к его дому.

К квартире сеньора де Албейры вела узкая винтовая лестница. Возможно, когда-то это здание было роскошным палаццо, но с тех пор заметно обветшало. Тяжелую, украшенную лепниной дверь открыла смуглая женщина в черном. Ее волосы были собраны узлом. Наверное, в молодости она была необыкновенно хороша собой, но от былой красоты мало что осталось. Она была без косметики, с руками, натруженными домашней работой. От нее пахло луком и чесноком. На ней было платье ниже колен с длинными рукавами и высоким воротом. Когда я протянул ей подарок, она покраснела, как краснели женщины в моем детстве. Взгляд ее черных глаз выражал смущение и кротость, каких — я думал — вообще уже нет на свете. Она напомнила мне мою первую любовь — Эсфирь, которую я так и не осмелился поцеловать. В 43-м ее расстреляли нацисты.

Сеньор де Албейра представил остальных членов семьи: девушку восемнадцати лет, юношу на год моложе и их младшего брата — ему недавно исполнилось тринадцать. Все они были смуглые с карими глазами. Вскоре в гостиную вошла светловолосая девушка. Сеньор де Албейра объяснил, что это не их дочь. Просто каждый год жена берет в дом бедную девочку из провинции, чтобы та могла учиться в Лиссабоне, как в мое время брали бедных мальчиков, чтобы дать им возможность учиться в иешиве. Боже мой, время в самом деле остановилось в этом доме. Дети были невероятно тихи и почтительны к старшим. Именно в духе такой почтительности воспитывали меня самого. Авторитет сеньора де Албейры был непререкаем. Дети беспрекословно выполняли любое его распоряжение. Дочь принесла медный таз, чтобы я вымыл руки.

Специально для меня приготовили вегетарианский ужин. Очевидно, они решили, что мое вегетарианство каким-то образом связано с установлениями моей религии. На столе я увидел халлу, графин с вином и большой кубок — наподобие тех, что использовал для благословения мой отец. Шабат, который я нарушал многие годы, настиг меня в португальской семье в Лиссабоне.

Во время ужина дети не произнесли ни слова. Они сидели с прямыми спинами и почтительно слушали нашу беседу, хотя совсем не понимали английского. Мне вспомнилось наставление моей мамы: «Когда взрослые разговаривают, детям следует молчать». Девочки помогали сеньоре де Албейре подавать на стол. Мигел де Албейра продолжал расспрашивать меня о евреях и еврействе. Чем евреи-ашкенази отличаются от евреев-сефардов? Если еврей вернется в Германию, отлучают ли его от синагоги? Есть ли в Израиле евреи-христиане? У меня создалось впечатление, что, общаясь со мной, сеньор де Албейра пытается загладить грехи инквизиции, Торквемады и португальских религиозных фанатиков. Мои ответы он переводил жене. Я начал испытывать неловкость: получалось, будто я нарочно обманываю этих благородных людей, притворяясь правоверным иудеем. Вдруг сеньор де Албейра стукнул кулаком по столу и торжественно объявил: