Рихард Бремек - Под бичом красавицы [Роман]

Он, в присутствии Сабины, бросился пред ней на колени.

— Госпожа, я не ропщу, и прошу только об отсрочке наказании. Моя спина еще в крови!

Немного успокоившись, баронесса сказала:

— Правда, я больно наказала тебя сегодня, но я все-таки не могу освободить тебя от наказания. Ты слишком провинился, раб! В другой раз помни, что госпожа не позволяет шутить с собой! Впрочем, я хочу быть милостивой и освободить тебя на завтра от службы. Ты можешь использовать свободное время для того, чтобы подумать о своем исправлении! А теперь — вон, раб!

Он покорно склонил голову.

— Двадцать пять ударов, Сабина, — сказала баронесса с обычным равнодушием. — Ты можешь быть снисходительнее и ограничиться частью тела ниже крестца!

— Хорошо, милостивая баронесса!

Федор потерял последний остаток своей мужской силы. Блаженство мук, о котором он молил, стало со временем слишком горько для того, чтобы доставлять ему то наслаждение, которое рисовала ему в начале его разгоряченная фантазия. Но его не покидало безудержно горячее желание обнимать эту гордую, обольстительную женщину, испытать хоть раз счастье ее поцелуя и смотреть в ее глубокие, магические глаза, подобно влюбленному Селадону. И снова хочется пасть пред ней на колени, хочется молиться на нее без слов и в мучительном экстазе наслаждаться ее опьяняющей близостью, впивая в себя отраву ее красоты. Но его страстные волнение и любовь, казалось, совершенно не трогают его деспотическую красавицу. Чем сильнее он унывал в мучительной тоске, тем суровее и бессердечнее обращалась она с ним, рабом. Она не относилась к нему безразлично, иначе он давно наскучил бы ей и она прогнала бы его, как надоевшую собаку. Его страсть нашла отклик в ее сердце. Она часто прижимала его к себе, когда он изнывал в ее ногах, смотрела в его влюбленные, мечтательные глаза, но… лишь для того, чтобы безжалостно насмеяться над ним. Его мучения доставляли ей удовольствие. Она смеялась, когда он в отчаянии валялся у ее ног, наслаждаясь его беспомощностью, и мучила его до тех пор, пока он снова чувствовал, что между его великой повелительницей и им лежит пропасть. И, наконец, она истязала его плетью, чтобы надолго запечатлеть свое господство.

«Собак и рабов учат плетью», — говорила она с презрительной насмешкой, сводившей его с ума. Все проявления ее деспотизма Федор переносил терпеливо и безропотно. Ведь это самая красивая женщина, наложившая на него свое жестокое рабское иго. Это ее белоснежная рука наказывает и немилосердно истязает его. Она, его обожаемая госпожа, имеет право бить своего раба. И он действительно ее раб. Он добровольно подчинился ее строгому господству и на коленях клялся быть всегда послушным. Когда она равнодушно предложила ему продолжать службу или идти своей дорогой, он со слезами на глазах молил ее не гнать его. И даже тогда, когда она, повернув ему спину, пообещала обращаться с ним еще строже, даже тогда он остался служить у нее по-прежнему. Но не хватало физических сил переносить мучения, изобретаемые ее деспотической фантазией. Пытки Сабины, которую он буквально боялся, становились все чаще. Не проходило почти ни одной недели без того, чтобы он не был отдан в руки ужасной экономки, оказавшейся еще гораздо более жестокой, чем ее деспотическая повелительница.

Наконец дошло до того, что достаточно было малейшего повода, чтобы попасть под плеть Сабины. Стоило ему, например, обнаружить какую-нибудь неловкость или засмотреться на цветущую красоту своей госпожи, как тотчас же звали Сабину и прекрасная женщина равнодушно, безжалостно приказывала дать ему 25 ударов. Однажды, когда он коленопреклоненно посмел протестовать против страшно жестокого наказания, она удвоила число ударов и бросила, как будто речь шла о пустяке: «Дай ему пятьдесят ударов, Сабина. Я не терплю возражений». Она повелительно указала на дверь. Ее глаза посмотрели на него так холодно и бессердечно, что дальнейшее упорство было бы безрассудно: попытка умилостивить ее разбилась бы о твердыню ее насмешки и презрения.

Ведьма Сабина исполняла приказание своей госпожи более чем точно. Легче было бы смягчить камень, чем эту жестокую женщину. Он бросался на колени и унижался перед ней, на которую раньше он не обратил бы никакого внимания.

Сабина обращалась с ним еще суровее, чем его госпожа.

— Если ты не подчинишься сейчас же, я доложу о твоем непослушании баронессе и озабочусь о том, чтобы твое наказание было усилено. Впрочем, не думай, что я не могу удвоить наказания по своей воле. Доказать мне тебе это? Хорошо! За каждую минуту, которую ты медлишь, ты получишь на три удара больше! Поспеши, если ты хочешь уменьшить количество ударов. Я накажу тебя беспощадно: мой последний удар будет так же силен, как и первый; в этом ты можешь не сомневаться.

Напрасно он простирал руки пред этой черной ведьмой.

— Господи, чем я заслужил такое обращение? Пощадите меня! Ведь вы — женщина, чувствующая женщина, в вашей груди бьется сердце, а не камень. Как вы можете так ужасно мучить меня? Ах, сжальтесь надо мной. Я хочу все, все делать, что вы мне прикажете!

Но его мольбы не оказывали никакого действия на жестокую женщину.

— Жаль, что ты попусту тратишь слова. Мне даже кажется, что ты просто смеешься надо мной. Беда тебе, если ты осмелишься когда-либо сделать это. Я изобью тебя в десять раз хуже. Ты слышишь?

— Нет, нет, конечно, нет. Я не посмел даже подумать об этом, — сказал он и заставил себя еще более унизиться пред своим безжалостным палачом. Он бросился на пол и поцеловал ее голые ноги. Это ее несколько умилостивило и она впервые с тех пор, как он знал ее, улыбнулась без злорадства.

— Ну, я бы не посоветовала тебе лезть ко мне. Помни, что я буду тебя бить. Будь благоразумен и позволь наказать тебя! А так как ты не послушался тотчас же, то я должна тебе прибавить еще 12 ударов к назначенному числу. Ты сам виноват. В другой раз не упорствуй так долго и сразу исполняй то, что от тебя требуют!

И она привела свою угрозу в исполнение и действительно дала ему 12 ударов сверх нормы. Он не посмел пожаловаться своей госпоже на это жестокое самовольство; он боялся, что Сабина будет бить его еще больнее, чем до сих пор. Но, когда однажды баронесса Ада была необыкновенно мягка и милостива с ним, он стал просить ее о более человеческом обращении и, главным образом, о том, чтобы она избавила его от наказания руками Сабины, которая бьет его до потери сознания.

Красивая женщина ответила ему насмешкой и злорадством.

— Раб серьезно недоволен распоряжениями своей госпожи, — сказала она со злой иронией. — Это восхитительно! Если б я не была уверена в том, что ты говоришь это по своей глупости, я бы рассердилась на тебя. Ты сам видишь, как необходимы наказания Сабины. Лучшим доказательством их необходимости является то обстоятельство, что ты постоянно даешь повод для повторения таких наказаний! Я постоянно предостерегаю тебя от непочтительности, но ты, по-видимому, сам желаешь попасть, как можно скорей, под плетку Сабины! Можно подумать, что ты жаждешь плети, как чего-то чрезвычайно привлекательного! Ты мало ценишь мое терпение, раб! Другая госпожа давно бы стала наказывать тебя гораздо строже, я же, при своем терпении и милосердии, всегда довольствуюсь двадцатью пятью ударами. Что бы ты сказал, если б я, видя безрезультатность двадцати пяти ударов, ввела пятьдесят? В сущности, совершенно логично удваивать наказание, когда оно оказывается недостаточным! Впрочем, бывают и другие наказания, которые тебе и не снились. Какую смешную физиономию ты бы скорчил, если б я впрягла тебя в застеночный хомут, или положила тебя в железо и приковала бы крест-накрест твои руки к ногам. Полезно было бы посадить тебя на стул с гвоздями, где бы ты додумался до более умных вещей, мой мальчик!