Вилли Бредель - Отцы

Палата наполнилась посетителями. Сестры, проходя между рядами кроватей, то и дело покрикивали: «Не ешь, Эрни!», «Не говори так много, Вилли!»

Больше всего гостей собралось вокруг кроватки Вальтера. Они, однако, были прежде всего заняты собой, а не больным, которого пришли навестить. Карл Брентен и Густав Штюрк завели серьезный разговор о распределении призов в этом году на выставке птиц в «Альстерлусте». Алиса и ее жених, отойдя в сторонку, стали о чем-то шептаться, и вдруг громко, без всякого стеснения расхохотались. Людвиг Хардекопф разговаривал с Софи Штюрк; она, против обыкновения, слушала, вместо того, чтобы самой тараторить.

У кроватки Вальтера, избегая глядеть друг другу в глаза, стояли три женщины, и время от времени то одна, то другая, чтобы рассеять неловкое молчание, задавала мальчику какой-нибудь вопрос.

— Ты всего этого сам и не съешь, пожалуй, — сказала Гермина Хардекопф.

— Конечно, — живо ответил Вальтер. — Когда все разойдутся, сестры соберут гостинцы и разделят поровну между всеми ребятами.

— Это очень хорошо придумано, — заметила фрау Хардекопф.

Но дочь ее Фрида придерживалась иного мнения:

— Не знаю, право: в конце концов ведь не для чужих детей все это тащишь сюда?

— Мама, полистай мне сказки, я еще не все картинки посмотрел, — попросил Вальтер.

Гермина просияла — это она купила книгу, которая так заинтересовала малыша.

— Дать тебе винограду? — спросила Фрида.

— Нет, сейчас не хочу.

— А потом ведь все разделят, — озабоченно сказала мать.

— Тогда и мне дадут, — ответил Вальтер.

— Да, но тогда тебе дадут немножко, а теперь он весь твой.

Тем временем Густав Штюрк и Карл Брентен пришли к единодушному заключению, что судью по выдаче призов нельзя назначать из числа экспонентов-птицеводов. Людвиг Хардекопф убеждал Софи Штюрк, что корсет чуть ли не главная причина всех женских болезней. Жених Алисы, смеясь, уверял ее, что не жалеет о посещении больницы: родственники его невесты, мол, весьма занятные люди. Фрида Брентен была довольна, что между матерью и женою Людвига наметилось какое-то сближение. Довольна была и фрау Хардекопф: так удалось избежать худшего; но про себя она твердо решила, что родственных отношений с этой толстой кривлякой у нее не будет и вообще она постарается на пушечный выстрел не подпускать ее к себе. Более всех был доволен старый Хардекопф. Под предлогом, что он не выносит больничного запаха, он вышел в парк и долго гулял среди корпусов. Втайне он вдоволь посмеялся над своей невесткой. Что думал о своих гостях маленький больной — об этом никто не спрашивал; одно бесспорно — грудой игрушек, на которые он смотрел, не веря своим глазам, он остался очень доволен.

Но вот старшая сестра возвестила:

— Время истекло!

Вальтер не успевал отвечать на обращенные к нему возгласы: «Прощай, дружок!», «Выздоравливай поскорее!» И, пока мама и бабушка, надававшие ему кучу советов, еще и еще раз обнимали его, остальное общество уже выходило в парк.

У ворот больницы стали прощаться. Алиса и ее жених сказали, что собираются где-нибудь поесть, а на вечер у них билеты в театр Карла Шульца. Карл Брентен предложил Людвигу и его жене потихоньку, не спеша пройтись вдоль Альстера; услышав это, фрау Паулина сейчас же заявила, что очень устала и хочет как можно скорее домой.

— Мы с тобой на трамвае, Иоганн, да?

Старый Хардекопф кивнул. И они простились.

Но Хардекопфы не поехали на трамвае, а пошли пешком по Бреннерштрассе и Бремерскому ряду. Штюрки же с детьми, Брентены и Людвиг со своей Герминой направились к Альстеру.

— Стану я с такой коровой ходить по улицам на посмешище людям! — сказала фрау Хардекопф мужу. — Ну вот, теперь, стало быть, ты ее увидел. Какая наглость со стороны этой особы навязываться нам! Понравилась она тебе?

— Нравится она мне или нет — это в конце концов не так важно. А Людвигу она, видно, нравится.

— Ну не сумасшедший ли парень?

— Должно быть, он любит пухлых.

— Пухлая, это уж ладно, — дело не в этом! — возразила фрау Хардекопф. — Самое ужасное — безнравственность. Ведь это же просто непристойно — в таком виде показываться на людях. Она похожа на больную, сбежавшую из дома умалишенных в ночной рубахе. Всю жизнь мечтала я о такой… ладно уж, не произнесу этого слова. И чтобы я с этой особой пошла по Альстеру? Удивляюсь Фриде, как она терпит ее? И Карл, — в этих делах ведь он так щепетилен!

Старый Хардекопф усмехался в бороду и не мешал раздосадованной жене изливать душу.

Можно себе представить, в какой ужас пришла бы Паулина Хардекопф, если бы вдобавок ко всему слышала, как Софи Штюрк поддакивала толстухе Гермине, соглашалась с нею и давала клятву отныне никогда не носить корсета. Несомненно, только этой бессмысленной шнуровке она обязана опущением матки! Это Гермина установила с абсолютной непоколебимостью. И если бы фрау Хардекопф еще слышала, как все три женщины, включая и ее Фриду, обрушились на своих мужей! Густава Штюрка, говорившего о благотворном действии мясной пищи на человеческий мозг, Гермина решительно назвала «чудовищем и каннибалом». Карл Брентен, легкомысленно заявивший, что у женщины должны быть узкие бедра, это-де придает ей грациозность и «нечто такое этакое», был заклеймен как развратник, которому узкие бедра и «нечто такое этакое» в женщине дороже ее здоровья. Кроме того, Густаву Штюрку и Карлу Брентену пришлось услышать от Гермины Хардекопф, что они насквозь отсталые, несовременные люди. Нет, всего этого Паулина Хардекопф не слышала, иначе она все-таки, несмотря на все свои усилия, взорвалась бы.

Около двух часов ночи в дверь брентеновской квартиры постучались. Карл проснулся первый и разбудил жену.

— Вот так так! Кто бы это мог быть? Среди ночи!

Фрида почему-то сейчас же подумала: «Эмиль!».

— Ты лежи, — сказала она мужу, встала и накинула на себя капот.

— Кто там?

— Это я, Анита, жена Эмиля!

«Так я и знала!» Фрида зажгла газовый рожок и отперла дверь.

— Почему в такой поздний час? А где Эмиль?

Анита Хардекопф, беспомощная и растерянная, стояла посреди кухни. Обезображенное лицо ее, с синими кровоподтеками под глазами, вспухло, правый глаз почти закрылся, синие кровоточащие губы вздулись, на шее под подбородком рдела большая рваная царапина, белый воротничок блузки был испачкан кровью.

— Можно мне у тебя переночевать, Фрида?

— Скажи сначала, кто тебя так разукрасил, Эмиль?

— Да, Эмиль.

— Ужасно! Изверг какой! — возмутилась Фрида.

— Я боюсь идти домой. Он такой вспыльчивый!

— Свободной кровати у нас нет, Анита. Вот только эта кушетка на кухне.

— Ну и хорошо, большое спасибо.

— Подожди, я принесу тебе одеяло. Может быть, хочешь умыться? Компрессы положить? Погоди, я сейчас дам тебе полотенце. Тазик вон там. Налей пока воды.