Нгуен Хонг - Избранное

— Нам!

— Есть карась, — прошептал Нам и отвернулся.

— Который? — спросила она.

— Вон тот, с гудком [31] Гудок — на воровском жаргоне — галстук. — набит башлями.

— А почему сразу не наколол?

— Больно пугливый! И рыбка сбоку в клифте, — не наколешь.

— Надо перышком.

— Не выходит. Только я подканываю, он отходит. И девка какая-то к нему липнет. Может, ты…

— Я поняла, — прервала его Бинь.

Нам перешел в другой вагон, а она, скромно опустив голову, направилась к своему месту. Проходя мимо мужчины, одетого по-европейски, она взглянула на него. Электрическая лампочка в вагоне светила не очень ярко, и в полумраке Бинь казалась еще привлекательнее. Кровь бросилась в лицо незнакомцу, он встал, поднял воротник пальто, поправил шарф и направился следом за нею.

Дойдя до конца вагона, Бинь остановилась, положила руки на поручни и застыла, словно любуясь чем-то. Незнакомец подошел и легонько похлопал ее по плечу.

— Вам… тебе… небось скучно в такую холодную, дождливую погоду, а?

Бинь усмехнулась и, не отвечая, отодвинулась немного. «Промышляет ведь этим, а корчит из себя овечку», — подумал мужчина. И мягким, но настойчивым голосом сказал:

— Чего ломаешься? Давай постоим здесь, поболтаем, вдвоем веселее!.. Ого! Какая хорошенькая! Прямо прелесть! — продолжал он, погладив ее по спине. Она оттолкнула его руку.

— Слушайте, не будьте ребенком!

Сначала Бинь держалась холодно, потом немного смягчилась. Но вот она уже смеется и заигрывает с незнакомцем. Он снимает пальто, чтобы прикрыть им Бинь, и тут неслышно появляется Нам из Сайгона. Мужчина ничего не замечает. Он впился глазами в румяные щеки Бинь. Правой рукой он обнимает ее, а левой придерживает дверь вагона, так что пола пальто свешивается вниз.

Нам, подняв блестящее лезвие ножа, осторожно начал разрезать карман, в котором лежал бумажник. За окном мелькнул фонарь, и вдруг тень от головы Нама упала прямо на лицо Бинь. Незнакомец быстро обернулся.

— Отканывай! — крикнул Нам.

Бинь выпрыгнула из вагона. Нам с силой вонзил нож в грудь незнакомца.

Раздался крик.

Нам вытащил бумажник, метнулся к двери и спрыгнул с поезда.

Уже больше двух месяцев Нам и Бинь не показывались в поездах Ханой — Хайфон.

Не слышно стало в вагонах проклятий и ругательств, но каждый раз, когда поезд подходил к станциям Кэмзианг, Диньзу или Коби, пассажирам становилось не по себе. Они предупреждали друг друга: если у кого есть деньги или ценные вещи, нужно присматривать за ними получше, чуть выпустишь из рук, и, глядишь, улетят, хоть они и без крыльев.

И уж непременно кто-нибудь рассказывал истории про невиданные грабежи и кражи, героями которых всегда были жена, прелестная и стройная, и муж, уродливый и свирепый — просто чудовище. Истории эти в конце концов дошли до слуха ханойской и хайфонской полиции. К тому же в полицию без конца обращались пострадавшие, так что в Ханое выделили наконец несколько сыщиков специально, чтобы поймать эту знаменитую пару.

Однако, узнав, что легавые выслеживают их, Нам из Сайгона и Восьмая Бинь перешли с суши на воду.

Не только супружеская чета, но и Ты Лап Лы, и Ба Бай, и Тин Хиек тоже переменили профессию. Уж слишком они примелькались хайфонской полиции.

И не осталось теперь парохода, на котором было бы спокойно и не раздавались бы вопли и жалобы пассажиров. Деловые люди, коммерсанты тратили немало труда и денег, чтобы помешать шайке Нама из Сайгона, но тщетно. У братвы были свои люди среди пароходных служащих, которые помогали им…

Двадцать третьего декабря пароход «Ан Сыонг» плыл из Хайфона в Намдинь. Обе палубы были набиты людьми и товарами. Громкий смех и разговоры сливались с гулом машины в какой-то особый шум, напоминавший гомон праздничной ярмарки.

Хотя было уже поздно, пассажиры все еще громко болтали между собой. Они рассказывали небылицы времен Троецарствия и Пяти Императоров [32] Пять Императоров, или эпоха Пяти Династий — период в истории Китая с 907 по 959 год н. э. , чудесные истории о невероятных подвигах, о призраках, оборотнях и злых духах — словом, о чем угодно, лишь бы скоротать ночь. Слушали даже глубокие старики, страдавшие глухотой, хотя из слов рассказчика они едва улавливали половину. Женщины, кормившие малышей грудью, слушали с таким увлечением, что забывали не только о детях, уснувших у них на груди, но и о расстегнутом платье. Многие девушки, заслушавшись рассказчика, ничуть не стыдясь, прижимались коленями к лежавшим рядом парням…

На корме несколько человек курили опиум, сидя или лежа на маленькой циновке. Они развалились, положив друг другу головы на колени, как самые закадычные приятели. Опиум заставил их забыть о различиях в одежде, возрасте, состоянии. Они видели перед собой только раскачивающийся, дрожащий огонек стоявшего посередине светильника из обрезанной бутылки. И помнили только о трубке с ароматным опиумным табаком, которой каждый затягивался соответственно уплаченной сумме…

Какой-то мужчина, уже в преклонном возрасте, лежавший прямо напротив светильника, выкурив первую трубку, с трудом приподнялся, выпил немного воды и сиплым голосом спросил:

— Вы уже спите, почтеннейший Тонг? Может, расскажете нам что-нибудь о справедливейшем судье Бао Гуне или об У Суне? [33] Бао Гун и У Сун — герои китайских классических романов.

Старик цирюльник, лежавший по другую сторону, приоткрыл глаза и медленно ответил:

— Я выкурил только десять трубок, разве после этого расскажешь как следует?

— А сколько вам надо, отец? — быстро опросил кто-то.

— Самое меньшее — еще десяток или полтора.

Нам из Сайгона взглянул, много ли еще осталось опиума, и, рассмеявшись, сказал:

— Ого, старик решил выкурить весь наш опиум. У него губа не дура.

Цирюльник выкурил еще две трубки и, не дожидаясь, пока его снова попросят, стал громко рассказывать о знаменитом древнем суде в Поднебесной, который, по его мнению, был самым замечательным судебным процессом во всем мире и во все времена. Старик помнил эту историю до малейших подробностей и излагал ее, несмотря на свой хриплый голос, весьма красочно и витиевато. В наиболее важных местах он говорил совсем медленно и добавлял от себя разные заковыристые вопросы: «Как же, по-вашему, уважаемые, рассудил здесь Бао Гун? Ну-ка, кто догадается!..» Или: «А как вы думаете, взволновало подсудимого представшее ему небывалое и чудовищное зрелище?..»

Его слушали внимательно не только курильщики опиума, но и все окружающие. Несколько седобородых стариков, сидевших поблизости, покачивая головами, восхваляли великую справедливость и талант славного судьи Бао Гуна и осуждали неправедные дела, чинимые нынешними судьями, приводя в пример тяжбы своих земляков или родственников.