Евдоким Тыртов - Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском

Храм правосудия, который издавна приобык внимать знаменитым царям, носящим на себе сию почтенную и многотрудную должность, с каким восторгом внимал гласу вшедшего в первый раз в него сего монарха!

В предприятиях его никакая трудность не могла его удержать. Средства, самые чрезвычайные, самые скорые и самые отважнейшие были те, которые он почитал к скорому произведению своих намерений, причем деятельность его как бы умножала его некоторым образом и делала повсюду присутствующим; самые обширные намерения никогда не устрашали Павла Первого. Он следовал им с необычайною твердостью, которая отнимала все, что ни казалось в них сперва химерическим.

Смелость его ума, страсть к славе и чрезвычайным делам заставили его предпринять и совершить все то, что мы знаем из его истории.

Народ столько был привержен к нему и так об нем думал, что ревностный и по всей справедливости великий дух его сравнивал с духом мудрости Петра Великого, который в самом деле, как казалось, руководствовал общему течению всех дел Павла Первого.

Он имел такую гибкость духа и столь твердое внимание, что употреблял руку к письму, ухо к слушанию и голос к сказыванию, и в одно время умел следовать трем разным идеям без запинания или ошибки.

Как император во всех частях государственного правления благоучрежденной и твердо основанной империи и как повелитель многочисленных, храбрых и беспримерно победоносных армий Павел Первый всегда стремился к великим делам и крайне пристрастен был к славе воинской, прилично сану и могуществу своему.

Конечно бы, другой государь не с такою решительностью вступил в союз с другими державами и не так бы скоро послал войска свои на столь отдаленный край Европы сражаться с таким народом, каковы французы, если бы не имел такой надежды на войско и на народ свой, какую имел Павел Первый.

Император согласился на предложения дворов венского и лондонского. Он заключил с четырьмя разными державами оборонительный союз. Он подал руку султану Селиму Третьему, и луна, показалось, по единому его мановению с крестом соединилась.

«Я решился, — пишет император к фельдмаршалу графу Суворову, — послать вас в Италию на помощь его величеству императору и государю, союзнику и брату моему.

Суворову не нужны ни триумфы, ни лавры; но Отечеству нужен Суворов. Желания мои сходны с желаниями Франца II, который, поручая вам верховную власть над своею армиею, просит вас принять это достоинство.

Итак, от Суворова зависит исполнить обеты Отечества и желания Франца II».

Все сие не служит ли доказательством тому, что государь сей имел дух бодрый, воинственный и притом необычайно скорый, предприимчивость, основанную на добродетели и надежде?

Благодарность Павлова и награда за заслуги достойны всякого удивления.

Редкий из владык земных может равняться с ним в его щедрости. Если таланты изъясняются сравнением, то Павел Первый в сей добродетели подобен Марку Аврелию и Титу, римским императорам.

Он никогда не забывал заслуг, от кого оные ни были оказаны, от благородного или низкого происхождения человека. Он почитал в сих случаях одно дарование сердца, а не породу и признательностью свою оказывал к таковым при всяком случае на словах и на письме.

В доказательство сему, а более какую имел он способность изъяснять в письме все то, что чувствовал, помещаю здесь не многим, может быть, известный рескрипт [1] Он помещен в книге под названием «Подвиги Суворова в Италии и Швейцарии». его к фельдмаршалу Суворову за победы и завоевание Италии, при посылке сему герою осыпанной бриллиантами табакерки с своим портретом.

«Портрет мой, — пишет государь, — свидетельствует всему свету благорасположение и признательность государя к великим делам подданного. Вы ознаменовали славою мое царствование».

И другой к тому ж фельдмаршалу, когда воззвал его на достоинство генералиссимуса всех войск своих:

«Побеждая всюду врагов Отечества, недоставало вам еще одного рода славы, преодолеть и самую природу; но вы и над нею одержали ныне верх. Поразив еще раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистью противу вас вооруженных. Ныне награждаю вас, по мере признательности моей, и, ставя на вышнюю степень, чести и геройству предоставленную, уверен, что возвожу на оную знаменитейшего полководца сего и будущих веков».

Праведная награда! Беспримерная признательность великого самодержца, совершенно знающего [как] отличать и как награждать за заслуги подданных!

СЛАВА ЕГО

Вскоре по вступлении своем на престол его величество, получа известие о смерти фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского, в тот же час отдал приказ наложить на три дня траур на весь императорский дом свой, сказав при том: «Румянцев во время царствований отца и матери моей прославился в России более, нежели Тюрен во Франции. Он почитаем и любим был покойным императором, и был ему Петру Третьему предан; за что воздаю такую честь его памяти, какой еще ни один полководец не имел в моем Отечестве».

И подлинно — какой пример!

(От его превосходительства Петра Ивановича Козловского).

Девятого-надесять 19 сентября 1800 года на сражении (в Голландии) полк Бекендорфов занимал самый опаснейший пост, где он сильно претерпел от французов. При самом жестоком и отчаянном нападении их подпрапорщик Щегловитов увидел, что он не может спасти носимого им знамени; тогда, по совету и ободрению прапорщика Багогевута, стоявшего подле него, сорвал он знамя с древка, обернулся в него и таким образом пал с ним вместе на поле сражения, на котором он возле храброго своего сподвижника Багогевута умер достославною смертью.