Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Вот вы и убили льва, – сказал ему Роберт Уилсон, – да еще какого замечательного.

Миссис Макомбер быстро взглянула на Уилсона. Это была очень красивая и очень холеная женщина; пять лет назад ее красота и положение в обществе принесли ей пять тысяч долларов – плата за отзыв (с приложением фотографии) о косметическом средстве, которого она никогда не употребляла. За Фрэнсиса Макомбера она вышла замуж одиннадцать лет назад.

– А верно ведь, хороший лев? – сказал Макомбер.

Теперь его жена взглянула на него. Она смотрела на обоих мужчин так, словно видела их впервые.

Одного из них, белого охотника Уилсона, она и правда видела по-настоящему в первый раз. Он был среднего роста, рыжеватый, с жесткими усами, красным лицом и очень холодными голубыми глазами, от которых, когда он улыбался, разбегались веселые белые морщинки. Сейчас он улыбался ей, и она отвела взгляд от его лица и поглядела на его покатые плечи в свободном френче и на четыре патрона, закрепленных там, где полагалось быть левому нагрудному карману, на его большие загорелые руки, старые бриджи, очень грязные башмаки, а потом опять на его красное лицо. Она заметила, что красный загар кончался белой полоской – след от его широкополой шляпы, которая сейчас висела на одном из гвоздей, вбитых в шест палатки.

– Ну, выпьем за льва, – сказал Роберт Уилсон. Он опять улыбнулся ей, а она, не улыбаясь, с любопытством посмотрела на мужа.

Фрэнсис Макомбер был очень высокого роста, очень хорошо сложен, – если не считать недостатком такой длинный костяк, – с темными волосами, коротко подстриженными, как у гребца, и довольно тонкими губами. Его считали красивым. На нем был такой же охотничий костюм, как и на Уилсоне, только новый, ему было тридцать пять лет, он был очень подтянутый, отличный теннисист, несколько раз занимал первое место в рыболовных состязаниях и только что, на глазах у всех, проявил себя трусом.

– Выпьем за льва, – сказал он. – Не знаю, как благодарить вас за то, что вы сделали.

Маргарет, его жена, опять перевела глаза на Уилсона.

– Не будем говорить про льва, – сказала она.

Уилсон посмотрел на нее без улыбки, и теперь она сама улыбнулась ему.

– Очень странный сегодня день, – сказала она. – А вам бы лучше надеть шляпу, в полдень ведь печет и под навесом. Вы мне сами говорили.

– Можно и надеть, – сказал Уилсон.

– Знаете, мистер Уилсон, у вас очень красное лицо, – сказала она и опять улыбнулась.

– Пью много, – сказал Уилсон.

– Нет, я думаю, это не оттого, – сказала она. – Фрэнсис тоже много пьет, но у него лицо никогда не краснеет.

– Сегодня покраснело, – попробовал пошутить Макомбер.

– Нет, – сказала Маргарет. – Это я сегодня краснею. А у мистера Уилсона лицо всегда красное.

– Должно быть, национальная особенность, – сказал Уилсон. – А в общем, может быть, хватит говорить о моей красоте, как вы скажете?

– Я еще только начала.

– Ну, и давайте кончим, – сказал Уилсон.

– Тогда совсем не о чем будет разговаривать, – сказала Маргарет.

– Не дури, Марго, – сказал ее муж.

– Как же не о чем, – сказал Уилсон. – Вот убили замечательного льва.

Марго посмотрела на них, и они увидели, что она сейчас расплачется. Уилсон ждал этого и очень боялся. Макомбер давно перестал бояться таких вещей.

– И зачем это случилось. Ах, зачем только это случилось, – сказала она и пошла к своей палатке. Они не услышали плача, но было видно, как вздрагивают ее плечи под розовой полотняной блузкой.

– Женская блажь, – сказал Уилсон. – Это пустяки. Нервы, ну и так далее.

– Нет, – сказал Макомбер. – Мне это теперь до самой смерти не простится.

– Ерунда. Давайте-ка лучше выпьем, – сказал Уилсон. – Забудьте всю эту историю. Есть о чем говорить.

– Попробую, – сказал Макомбер. – Впрочем, того, что вы для меня сделали, я не забуду.

– Бросьте, – сказал Уилсон. – Все это ерунда.

Так они сидели в тени, в своем лагере, разбитом под широкими кронами акаций, между каменистой осыпью и зеленой лужайкой, сбегавшей к берегу засыпанного камнями ручья, за которым тянулся лес, и пили тепловатый лимонный сок и старались не смотреть друг на друга, пока бои накрывали стол к завтраку. Уилсон не сомневался, что боям уже все известно, и, заметив, что бой Макомбера, расставлявший на столе тарелки, с любопытством поглядывает на своего хозяина, ругнул его на суахили. Бой отвернулся, лицо его выражало полное безразличие.

– Что вы ему сказали? – спросил Макомбер.

– Ничего. Сказал, чтоб пошевеливался, не то я велю закатить ему пятнадцать горячих.

– Как так? Плетей?

– Это, конечно, незаконно, – сказал Уилсон. – Полагается их штрафовать.

– У вас их и теперь еще бьют?

– Сколько угодно. Вздумай они пожаловаться, вышел бы крупный скандал. Но они не жалуются. Считают, что штраф хуже.

– Как странно, – сказал Макомбер.

– Не так уж странно, – сказал Уилсон. – А вы бы что предпочли? Хорошую порку или вычет из жалованья? – Но ему стало неловко, что он задал такой вопрос, и, не дав Макомберу ответить, он продолжал: – Так ли, этак ли, всех нас бьют, изо дня в день.

Еще того хуже. О черт, подумал он. В дипломаты я не гожусь.

– Да, всех нас бьют, – сказал Макомбер, по-прежнему не глядя на него. – Мне ужасно неприятна эта история со львом. Дальше она не пойдет, правда? Я хочу сказать – никто о ней не узнает?

– Вы хотите спросить, расскажу ли я о ней в «Матаига-клубе»?

Уилсон холодно посмотрел на него. Этого он не ожидал. Так он, значит, не только трус, но еще и дурак, подумал он. А сначала он мне даже понравился. Но кто их разберет, этих американцев.

– Нет, – сказал Уилсон. – Я профессионал. Мы никогда не говорим о своих клиентах. На этот счет можете быть спокойны. Но просить нас об этом не принято.

Теперь он решил, что гораздо лучше было бы поссориться. Тогда он будет есть отдельно и за едой читать. И они тоже будут есть отдельно. Он останется с ними до конца охоты, но отношения у них будут самые официальные. Как это французы говорят – considération distingueé?.. [97] Совершенное почтение?.. (фр.) В тысячу раз лучше, чем участвовать в их дурацких переживаниях. Он оскорбит Макомбера, и они рассорятся. Тогда он сможет читать за едой, а их виски будет пить по-прежнему. Так всегда говорят, если на охоте выйдут неприятности. Встречаешь другого белого охотника и спрашиваешь: «Ну, как у вас?» – а он отвечает: «Да ничего, по-прежнему пью их виски», – и сразу понимаешь, что дело дрянь.

– Простите, – сказал Макомбер, повернув к нему свое американское лицо, лицо, которое до старости останется мальчишеским, и Уилсон отметил его коротко остриженные волосы, красивые, только чуть-чуть бегающие глаза, правильный нос, тонкие губы и складный подбородок. – Простите, я не сообразил. Я ведь очень многого не знаю.