Лайош Надь - Избранное

— Один горемыка выместит гнев на другом. И если никто не попадется ему под руку, то на быке или собаке. Стегнет концом хомута по носу Бугая. Или пнет в бок Жучку. А не то своему сынишке даст подзатыльник. Так-то. Вы что, знаете, как с этим бороться?

— Короче, приказчику намылят голову. Чтобы он стал чистеньким, верно?

— Головомойкой, возможно, не ограничатся. Да и не важно, какое наказание его ждет, ведь такой человек рано или поздно плохо кончит. Вы хорошо рассмотрели парня, ходатая цыган?

— Да. Ничего особенного я в нем не нашел. Правда, красивый парень.

— Вы не обратили внимания на его глаза? Взгляд?

— А что? Крофи выдержит несколько уничтожающих взглядов.

— Но у него, так сказать, многообещающий взгляд. Вы, конечно, считаете, что цыганы тоже хороший народ. Немного попрошайничают, потом играют на скрипке и флейте. Вы не слышали еще, не читали об их грабежах и убийствах? Тута Балог для вас пустой звук?

— Да. Но убийца остается убийцей, цыган он или нет. Разные бывают убийцы, встречаются и кроткие цыганы.

— Конечно. Например, ходатай, старик цыган или еще какой-нибудь болтун.

— Что же остается им делать?

— Об этом пусть думает Крофи. Я только заметил, что парень вел себя очень нагло, и мне не терпелось…

Андраш умолчал о том, что ему не терпелось сделать. Подстегнув лошадей, он натянул потуже вожжи, словно целиком захваченный быстрой ездой. Надьреви имел возможность поразмыслить над последними словами молодого графа. Что же не терпелось ему сделать? Разумеется, расправиться с цыганом. Ведь тот осмелился раскрыть рот. А это недопустимо. Надо молчать. Почтительно и смиренно. И ждать, пока улыбнется судьба. А теперь ждать правосудия. Граф Берлогвари выступит в роли верховного судьи. Он вынесет приговор приказчику Крофи. Намылит ему голову. Или, если уж очень разгневается, то, наверно, пошлет его ко всем чертям. Но Крофи уберется не ко всем чертям, а в другое поместье, чтобы опять истязать батраков. Вопить на тамошнего Варгу: «Вонючий мужик, висельник, я тебя вышвырну, прогоню, к конскому хвосту привяжу и протащу вокруг хутора, если в моем присутствии не будешь стоять как вкопанный, а потом прыгать, как заяц».

Надьреви молча страдал. Андраша, который прочел его мысли, слегка раздражал этот неуступчивый и неуемный бедный учитель. А когда ему в глаз попала какая-то мошка, он так разозлился, что готов был вышвырнуть Надьреви на ходу из коляски. Но через несколько минут он успокоился, мушку, величиной с булавочную головку, удалось вытащить из глаза. «Вот наглая, в глаз осмеливается лезть!»

— Вы еще не проголодались? — любезно спросил он учителя.

— Нет, — холодно ответил тот.

Они уже подъехали к деревне; необозримые господские поля остались позади и за жалкой плакучей ивой, по обе стороны дороги потянулись узкие полоски крестьянской земли. Жнивье, цветущая кукуруза, картофель, свекла чередовались друг с другом. Какой-то крестьянин пахал; две лошади тянули плуг, и мужик, держась за его рукоятку, плелся позади. Лошаденки были низкорослые, с трудом налегали на хомут, — плуг едва двигался.

— Но-о-о! — понукал крестьянин своих кляч.

— Видите, какая нелепость, — сказал Андраш.

Надьреви не спросил, что тот имеет в виду. Но деликатно поднял на молодого графа вопросительный взгляд.

— У такого мужика один хольд здесь, другой там, — немного погодя пояснил Андраш. — И он обрабатывает землю. Ползает туда-сюда со своими заморышами, пашет, сеет, боронит, но, как бы ни лез из кожи вон, едва сводит концы с концами. Два часа тащится с плугом с одного края полосы до другого. День тратит на вспашку такого участка. Паровым плугом за день можно распахать все это поле, то есть шестьдесят клиньев. И тогда нет лишних межей, канав, пограничных полос и прочей бесполезной траты земли. Зачем такому мужику земля?

— Я в этом ничего не смыслю, — сказал Надьреви. — Слыхал я о мелком землевладении, карликовом хозяйстве, латифундии. Один метод целесообразней для производства зерновых, другой — для выращивания садовых культур и разведения домашней птицы. Ничего я в этом не смыслю.

— А это важные вопросы. По крайней мере, такие же важные, как то, что писал этот Папини, Папагена или как там его.

— Папиниан [26] Папиниан — знаменитый римский юрист (ок. 150—212). .

В усадьбу они вернулись задолго до ужина. Вылезли из коляски; Янош уже ждал их, чтобы принять от молодого графа лошадей.

— Теперь нам надо помыться, а то пуд пыли на себе привезли, — сказал Андраш явно в назидание учителю.

Надьреви пошел к себе в комнату. Пыль действительно густым слоем покрывала его лицо и одежду. Он разделся, то есть снял пиджак, жилет, сорочку, и вымылся. Потом долго чистил щеткой костюм. Он еще не успел привести себя в порядок, когда к нему заглянул Андраш. В другом туалете, но такой же нарядный, как прежде. Остановившись в дверях, он внимательно оглядел учителя.

— Чем вы занимались в Пеште? Борьбой или еще чем-нибудь? — Он не сводил глаз с мышц Надьреви.

Держа в левой руке пиджак, учитель правой чистил его. При каждом движении играли мускулы у него на правой руке, груди и спине.

— Всем понемногу. Занимался гимнастикой, борьбой, упражнениями с гантелями.

Подойдя к Надьреви, молодой граф ощупал его бицепсы и дельтовидные мышцы.

— Сожмите кулак!.. Вот это да! Очень крепкие мускулы. Мы с вами будем иногда бороться.

— С удовольствием.

Андраш готов был уже начать. Надьреви бросил на диван пиджак, который держал в руке, и между молодыми людьми завязалась шутливая борьба до первого захвата.

— Подождите, — сказал Андраш. — Я тоже сниму пиджак, а то он помнется.

Они продолжали борьбу. Через несколько минут учителю удалось первому сделать захват. Держа Андраша за талию и крепко прижимая к себе, он оторвал его от пола. Молодой граф засмеялся, словно от щекотки, и закричал:

— Довольно! Отпустите меня!.. — Надьреви его отпустил. — Я не хочу продолжать в этом костюме. Того гляди, разорвется или запачкается.

С улыбкой, как истинные спортсмены, пожали они друг другу руки.

— Что нам теперь делать? — посмотрел на часы Андраш. — Скоро будет ужин. Пойдемте, я покажу вам кое-что.

Надьреви оделся. Андраш тоже надел пиджак, и они вышли в коридор. Молодой граф впереди, учитель за ним, Такая последовательность была закономерной, но раздражала Надьреви.

Тут открылась дверь одной из комнат. Оттуда вышел молодой человек в спортивном костюме, брюнет с густыми волосами и моноклем в глазу.

— Здг’аствуй, Банди! Здг’аствуй! — воскликнул он высоким пронзительным голосом.

— Здравствуй, — радостно приветствовал его Андраш. — Ты уже здесь?

— Только что пг’иехал. Буквально сию секунду.