Леони Мейергоф - Пентезилея. Книга для женщин в часы мужененавистничества

Почему вы только тогда велики и серьезны, когда вы между собой, мужчины? Как только мы появляемся, вы становитесь насмешливы и игривы. Вы думаете, это нам нравится?

Когда Семела желала тебя постичь во всем могуществе, она устала видеть тебя смеющимся тем смехом, который равняет тебя с самым ничтожным из богов — с Фавном.

Чего хотели афинские мужи, обвиняя меня, и чего они хотели, оправдав меня? Если я грешница — то стала ли менее грешной оттого, что они нашли меня красивой? Разве правосудие только для мужчин? Разве Фемида опускает повязку с глаз, когда перед ней стоит женщина?

Если я виновна, великий Зевс, то скажи это твоим громовым словом!

Снова умолк взволнованный шепот. Даже дыхания не было слышно. Может быть, Фрина прислушивалась, затаив дыхание, в ожидании желанного небесного знамения.

И Клит дышал осторожно, чтобы не выдать себя — с трудом, так как его сердце сильно билось.

Каждое слово, которое он слышал, пробуждало в нем хаос мыслей и чувств. Страстно старался он найти в себе хоть одну ясную мысль, которую мог бросить, как золотую петлю над головой Фрины, чтобы привлечь ее к себе.

И вдруг в тишине, полной ожидания, раздался голос Фрины, не шепот, как раньше, а ясный, сильный и торжествующий голос.

— Грома нет! — воскликнула она. — Нет, я не грешница, перед тобой я не грешна! Ты так же мало можешь быть моим судьей, как и афинские мужи. Ты не сочтешь и не укажешь моих друзей без того, чтобы я не сочла всех твоих подруг!

Нет, Зевс — нет никого, кто бы мог осудить меня, если даже ты этого не можешь сделать. Если ты, мужчина и бог, отказываешься от отречения — как хочешь ты ожидать этого от меня, слабой женщины?

Накажи меня, если я порочна. Ты не лучше меня. Возьми мои розы — в другой раз я принесу тебе в жертву еще голубей, как я это делаю для Афродиты.

Клит услыхал, как она склонилась, чтобы привести в порядок цветы. Он понял, что не должен дольше медлить. Смелая мысль блеснула в его мозгу, Он вышел из-за статуи и остановился перед коленопреклоненной девушкой, которая вскочила с заглушенным криком испуга.

— Я — Зевс, — сказал он ей с величавым спокойствием. — Отдайся мне, чтобы я простил тебе твои грехи, дочь земли!

Ее первый порыв к бегству прошел. Быстрым взглядом она окинула тонкое, правильное лицо юноши и остановилась на его юных чертах. В ее взгляде промелькнуло скрытое лукавство.

— Докажи мне это громом или твоим орлом, чтобы я могла поверить тебе. Если ты докажешь, что ты Зевс, то твое желание будет исполнено.

— Не для того ли, чтобы привлечь сюда афинских граждан?! — ответил он находчиво. — Таким же, как стою перед тобою, я явился Алкмене, матери Геркулеса.

Она весело засмеялась. Но вдруг тень легла на ее лицо. Голова поникла, и ресницы опустились в легкой печали.

— Ради Фрины никакой бог не превратится в человека, — сказала она, смягчившись. И новым лукавством, быстро сменившим печаль, сверкнули ее губы и глаза, глубокие бархатные ямки появились на щеках.

— Друг, — сказала она, — ты не Зевс. Но, по крайней мере ты не один из тех лицемерных афинян, которые обвиняют женщину так же несправедливо, как и оправдывают — смотря по настроению.

И ты — мужчина… Не нужно ли обладать всей отвагой мужчины, чтобы принять на себя имя того бога, которому я в твоем же присутствии так грубо высказала всю правду?

И ты пойдешь со мной.

Перед тобой единственным, Амур, Пентезилея опускает свои стрелы, так как твои стрелы ранят вернее, дальше и глубже, чем ее. И, увы! — насколько более жестоко!

Я слышала об одном муже, который после многих лет супружества говорил своей жене: «Твои незамужние приятельницы жалеют обо мне. Я нахожу, что все они имеют право на меня. Почему ты одна? Разве они не рождены также для счастья?»

Я слышала про одного мужа, имевшего очаровательную, благовоспитанную жену и очень настоятельно справлявшегося у другой дамы о какой-то красивой артистке. «Муж такой жены вовсе не должен интересоваться другой женщиной», — ответила ему дама. Супруг, улыбаясь, возразил: «Я знаю, что такое моя жена, и ставлю ее выше всех. Но если бы она была еще выше, даже самой богиней — все- таки она одна, а одной во всяком случае мало».

Я слышала об одном господине, который постоянно говорил о высоких материях и глубоко презирал всякого, кто не проводил в обыденной жизни подобного возвышенного образа мысли.

Он снизошел до женитьбы на совершенно обыкновенной женщине, обладавшей только одним преимуществом: безграничной, преданной любовью.

Она сумела заслужить свое счастье и приносила немало жертв. Но он требовал все большего и приводил ее в отчаяние своими нравоучениями, упреками в несовершенстве и в недостатке самопожертвования. На ее слезы он отвечал, что свое счастье она должна заслужить страданием.

Мало-помалу пелена спадала с ее глаз. Она ловила мужа на том, что его поступки находятся в противоречии с возвышенными взглядами. Тем не менее она доверяла своему сердцу более, чем глазам. Но разочарования повторялись слишком часто для того, чтобы она могла остаться слепой.

Однажды она собралась с мужеством и доказала ему на очевидном примере, что его теории и требования идут вразрез с поступками, которые обнаруживают в нем беспощадного, невоспитанного эгоиста.

Сначала он хотел вспылить. Но, так как увидел, что на этот раз ее не запугаешь, то благосклонно улыбнулся и сказал: «Милое дитя, думаешь ли ты, что человек, который постоянно трудится над установлением таких идеальных взглядов, как у меня, имеет еще силы жить сообразно с ними?»

Я слышала об одном муже, которому предстоял трудный шаг: он должен был сообщить жене, которую долгое время любил, что он полюбил другую и хочет на ней жениться. Он выказывал главным образом нежную бережность по отношению к страданиям покидаемой.

Когда она осушила первые слезы, то с необыкновенным самообладанием попросила мужа рассказать о своей заместительнице.

Колеблясь, щадя жену, он стал описывать наружность… первые встречи…. Воспламеняясь все более и более, рассказывал о первых поцелуях, и в восторге его фантазия потерялась в изображении желанного будущего…

Со смертной болью в сердце слушала несчастная рассказ мужа о его любви. Немного погодя, она спросила его тихо, едва сдерживая слезы: