Мария Камминз - Фонарщик

— Разве в этом могут быть сомнения?

Слушая этот разговор, Гертруда словно окаменела.

Глядя на ее изменившееся лицо, на ее застывшие черты, мистер Филипс тревожно спросил:

— Что с вами, Гертруда? Ради Бога, скажите, что случилось?

Но она не слышала его. Он взял ее руку; она была холодна и безжизненна.

— Гертруда, — сказал мистер Филипс, — доверьтесь мне. Что сделали вам эти люди? Если этот молодой человек оскорбил вас, клянусь Богом, он ответит за это!

Эти слова заставили Гертруду прийти в себя.

— Нет, нет! — быстро заговорила она. — Он меня не оскорблял! Оставим это… Мне уже лучше! Не надо об этом говорить…

Она с беспокойством посмотрела в ту сторону, где находились играющие. Затем встала и предложила вернуться домой. Мистер Филипс молча пошел за ней.

Экипаж оставался на горе, и надо было подняться вверх. На половине пути их догнали мистер Грейсворт с Эллен, и через несколько минут экипаж уже катил к Саратоге.

Весь вечер Гертруда сохраняла спокойствие, но вид ее был так необычен, что еще доро́гой доктор Грейсворт спрашивал, не больна ли она, а мистер Филипс озабоченно посматривал на нее. Даже в голосе девушки слышались какие-то непривычные ноты, так что при первых же ее словах Эмилия тревожно спросила:

— Что с тобой, деточка?

Но Гертруда ответила, что чувствует себя отлично. Мисс Грэм, хотя больше не допрашивала ее, тем не менее поняла, что с ней случилось что-то неприятное. Вечер провели как всегда; со всеми простились, а с Грейсвортами решено было еще раз увидеться утром.

Настала ночь; все стихло. Эмилия, казалось, крепко спала. Только теперь, оставшись сама с собой наедине, Гертруда наконец дала волю своим чувствам, и ее страдания вылились целым потоком слез. Спрятав голову в подушках, она рыдала так, что, казалось, грудь ее вот-вот разорвется, но эти слезы облегчали ее изболевшееся сердце. Много она испытала горя, но все это было ничто в сравнении с новым неожиданным ударом судьбы. Все, чем она жила, на что надеялась, — все пропало! Кто же теперь поддержит ее? Кто поможет советом?

Вилли любит другую!

И она плакала, как плачут те, чье сердце разбито и к прошлому нет возврата…

Когда слез не стало, она нетвердым шагом подошла к окну. Ночная свежесть приятно освежила ее. Невольно глаза девушки вновь обратились к звездам. И опять ей припомнилось детство, когда звезды так ласково мигали ей, будто приговаривая: «Герти! Бедная, маленькая Герти!» Это воспоминание растрогало ее, и она тихонько опустилась на колени, устремив глаза к небу и сложив руки в молитве. Выражение покорности разлилось по лицу Гертруды, душа нашла утешение в единении с Богом…

Чья-то рука легла на ее голову. Она обернулась и увидела перед собой Эмилию. Испуганная рыданиями Гертруды, она давно уже стояла рядом.

— Гертруда, — сказала она с грустью, — ты страдаешь и скрываешь это от меня! Почему ты избегаешь меня, Гертруда?

Она обняла девушку и прижала ее голову к своей груди.

— Скажи мне, что тебя огорчает, дитя мое! — ласково попросила Эмилия.

И Гертруда поведала ей свое горе.

Эмилия плакала, слушая ее; прижав ее к своей груди, она сказала:

— Душа моя, мы можем плакать вместе, но все-таки, поверь мне, твое горе гораздо легче моего!

И в эту же ночь Гертруда узнала печальную историю, которая двадцать лет тому назад омрачила юные годы мисс Грэм и превратила всю ее последующую жизнь в сплошную ночь.

— Я была моложе тебя, Гертруда, когда меня постигло это несчастье, — начала Эмилия. — Матери я не знала: она умерла при моем рождении. Отец вскоре снова женился. Его вторая жена была прекрасная женщина. Я всегда встречала с ее стороны только любовь и заботу. Как сейчас вижу ее: она была высокого роста, с кротким и добрым, но всегда печальным лицом. Здоровье у нее было неважное, она часто хворала. Она была вдова, и у нее был сын, который стал моим другом. Как часто, когда ты рассказывала мне о своей дружбе с Вилли, мне вспоминался этот товарищ моего детства. Как мы сдружились! Он всегда руководил мной, он знал, чего хотел, и уже в те годы отличался твердой волей. Но бывали минуты, когда мой друг прибегал ко мне и у меня искал защиты и поддержки. Ему часто нужен был посредник между ним и моим отцом. Мать любила сына до безумия, но мой отец был с ним всегда строг и суров.

Суровое отношение отца к мальчику приносило много горя его матери. Помню, как она старалась скрыть его проступки и как часто учила меня, как упросить за него отца. Из любви ко мне отец часто прощал ребенку его выходки. Ты на себе испытала, как отец нетерпим, когда что-нибудь не по нему. Моя мачеха была бедной женщиной; после первого замужества она осталась без средств и оказалась в полной материальной зависимости от моего отца. Это всегда было поводом для тяжких оскорблений самолюбия мальчика, который с детства отличался гордым характером. Любая подачка из рук отчима казалась ему страшным унижением, а отец не понимал этого и упрекал мальчика в неблагодарности. Пока жива была мать, мы существовали более или менее мирно; мне шел уже шестнадцатый год, когда она заболела и умерла. В последнюю ночь она позвала меня к себе и уже холодеющими губами прошептала:

«Эмилия, я умираю… Прошу тебя… Не покидай моего сына… Будь ему, как была… Ангелом-хранителем…»

— Видит Бог, я так хотела исполнить ее просьбу! — прибавила Эмилия. По щекам ее текли слезы.

— Сыну моей мачехи было тогда около восемнадцати лет, — продолжала она. — После ее смерти мы, конечно, сошлись еще ближе. Все свободное время мы проводили вместе. Отец часто уезжал по делам, а если и был дома, то запирался в библиотеке, предоставляя нам заниматься чем вздумается. Я училась и много читала, а он всегда помогал мне, как тебе — Вилли. Но его столкновения с отцом продолжались.

Прошло около шести месяцев, и мы стали замечать, что отец старается пресечь дружеские отношения между мной и его пасынком. В дом в качестве экономки была взята миссис Эллис. Очевидно, он хотел разорвать существовавшую между нами привязанность, которая могла со временем перейти в более глубокое чувство, а этого отец не мог допустить, так как молодой человек отнюдь не пользовался его симпатией. Это привело к тому, что мы стали видеться украдкой. Несомненно, это был лишь протест против тирании отца. Он наблюдал за нами, ничем не проявляя своих намерений. Я даже думаю, что отец желал незаметно удалить юношу, воспользовавшись случаем, — например, послать его в качестве представителя торгового дома за границу или куда-нибудь в отдаленную часть Соединенных Штатов. Пока он сдерживал свое неудовольствие, не желая огорчать меня.

Но, к несчастью, прежде чем отец привел в исполнение свое намерение, обстоятельства сложились так, что погубили обоих молодых людей.