Иван Ольбрахт - Избранное

Кто спокойно выдержит впечатления такого дня?

Когда стемнело, хата Драчей вспыхнула, как костер.

Жандармы бегали по вымершему селу, готовые размозжить голову каждому, кто высунется из хаты. Но всюду было пусто, мертво. Никто не решался зажечь огонь в доме, а еврейские лавки стояли закрытые еще с полудня.

На месте хаты Драчей в пустых безмолвных сумерках был воздвигнут огромный столб сухого, бездымного пламени в честь погибшего товарища. А набат провожал убитого похоронным звоном.

В тот же вечер Никола очутился на водоразделе двух рек — Теребли и Рики, над лужайкой с серным источником, где два с лишним года тому назад так удивил ребят, игравших в Николу Шугая.

— Шуга-а-ай! Дайте нам веточку! — кричали они ему вслед, приложив руку к губам.

Это воспоминание невольно промелькнуло у него в мозгу.

Он спустился по косогору в долину Рики. Он бежал, сам не зная от кого. Но сегодня первый раз в его жизни было то, что можно назвать бегством. Он не знал, куда идет, — только смутно, глухо сознавал, откуда. Лишь бы дальше, дальше, — и чтоб никаких людей, даже Юры!

Внизу мелькнул огонек, другой, третий. Вучково? Нет, туда не надо. Он свернул с тропинки, ведущей в деревню, и углубился в лес.

Увидал, что находится на небольшой просеке, на косогоре, над вучковским охотничьим домиком. Внизу шумела Рика. А за ней, на том берегу, в каких-нибудь трехстах шагах по прямой, виднелся домик с высокой крышей и двумя светящимися красноватым светом окнами.

Никола остановился. Над долиной плыл в тучах месяц, и деревья вокруг отбрасывали резкие синие тени. Долина тоже казалась удивительно синей и лежала, как покойник. Только красные, налитые кровью глаза домика тупо уставились в вечернюю тьму, говоря о наличии чего-то мутного, скверного за ними, внутри домика, о каком-то недуге, который там царит.

— О-го-го! — вдруг взревел Никола.

Он сам не знал, как это у него получилось, и был удивлен своим собственным голосом. — О-го-го! — И лес понес этот вопль во все стороны огромными волнами. — Вот он я — Никола Шугай!

Никола Шугай! Ему показалось, что это имя, его имя, вздымается над вершинами деревьев, заполняет всю долину — до самых облаков.

— Слышите? Я — Никола Шугай!

Но никто не ответил.

В охотничьем домике и в деревне была великая тишина. Тишина хороша в лесу: там она говорит об отсутствии опасности. Но возле людей она страшна.

З-з-з! Ба-а-ах! — вскрикнул лес от ружейного выстрела.

Пуля пробила крышу домика, темный мозг мерзкого здания.

З-з-з! З-з-з! З-з-з!

— О-го-го!.. — ревело в долине и в лесу. — Шугай!.. Никола Шугай!.. Невредимый… Которого пуля не берет!

Он посылал пулю за пулей в домик, прямо в его жалкую, тупую башку. Оба глаза погасли. Погасли и огоньки в деревне. Никола выпускал обойму за обоймой, гремели выстрелы, вся окрестность стонала в ответ… Никола знал, что, если он перестанет, наступит опять тишина, страшная, невыносимая.

Внизу люди впотьмах вскакивали с постелей и ощупью пробирались в самые отдаленные углы хат или хлевов. Матери волочили плачущих ребят, зажимая им рот рукой.

Над Вучковом бушевала буря. Могучий Шугай гневался.

И страшен был в гневе своем.

— Тсс! — произносили евреи, пожимая правым плечом по поводу сообщения из Хуста, что в ближайшие дни все заподозренные в соучастии с Шугаем и действительные его соучастники будут выпущены.

Это полное презрения «тсс!» означало: «Наконец, дождались через год! Подумать, сколько народу зря погибло, сколько имущества пропало даром!»

После гибели Свозила Эржика, наконец, попала-таки в тюрьму. Видно, новый начальник все-таки толковый…

Впрочем, вопрос о Шугае утратил в глазах еврейской молодежи прежнюю занимательность и отступил на второй план. Внимание ее было теперь сосредоточено на старом споре между двумя семьями: Вольфов и Беров, вылившемся в открытую войну за новую табачную лавочку, и на клеветах, интригах, ненавистях, с этим вопросом связанных. Да и это начинало уже надоедать: животрепещущее значение приобретал вопрос о замещении вакансии кантора {199} 199 Кантор — певчий в синагоге. в хустской синагоге, вызвавший ожесточенную борьбу между хасидами, правоверными {200} 200 Правоверные (правоверные раввинисты, или ортодоксальные талмудисты) — приверженцы строгого соблюдения правил и обычаев, предписываемых религиозной книгой евреев талмудом; закарпатская ортодоксальная еврейская партия отражала интересы раввинов и местной крупной буржуазии и была одной из наиболее реакционных партий в стране. и сионистами.

Однако молодых евреев очень сильно взволновало появившееся через несколько дней на углу Вольфовой и углу Лейбовичевой корчмы следующее объявление на чешском, русинском и венгерском языке:

В хустском, воловском и смежных горных округах продолжительное время свирепствует грабитель и убийца Никола Шугай со своей шайкой. У этих бандитов, в особенности у главаря их Шугая, на совести несколько исключительно дерзких и жестоких убийств с целью ограбления. До сих пор, участникам шайки, имеющей приверженцев среди населения, удавалось избегать заслуженной кары.

Предлагаю всем, располагающим какими-либо сведениями об участниках этой банды, сообщить их, в интересах мирного населения, ближайшему жандармскому посту или органу власти.

Лицу, оказавшему существенное содействие в деле поимки главаря банды Шугая или хотя бы наведшему на его след, гражданским управлением Подкарпатской Руси в Ужгороде будет выдано вознаграждение в размере 3000 (трех тысяч) крон.

За вознаграждением обращаться к ближайшему органу власти.

А рядом — другое объявление, маленькое, незаметное: еврейские религиозные общины хустского и воловского округов назначали за поимку Шугая награду в размере тридцати тысяч крон.

— Ну, наконец-то!

А теперь — пораскиньте мозгами, евреи! Вы же знаете: руки ничего не могут сделать; все делает голова. Наступил решительный момент.

Но местный нотар устроил евреям неприятность: велел вывесить оба объявления утром в субботу. И старикам пришлось важно расхаживать вокруг них, не читая самим, а только слушая, что говорят другие, менее набожные, и при том — не задавая вопросов. Нелегко весь день держать свой мозг в полной отрешенности от повседневных забот, устремив все помыслы к вечному, сохранять на лицах спокойствие, не хмуря бровей, ходить медленно, чинно, как на прогулке. Тела их то и дело порывались куда-то, на лица просилось озабоченное, напряженное выражение, души все время стремились думать не о господе и небесной царевне Саббат {201} 201 Царевна Саббат (Шаббат) — здесь почтительное название субботы, еженедельного религиозного праздника евреев. , а о мирских делах, о Шугае. Но при наличии доброй воли и некоторого опыта по части общения с господом богом можно было найти компромисс и думать о том и другом: дело избранного народа божьего непременно победит, и, хотя бы через столетия, бог обязательно поможет; но, господи, как долго, на человеческий взгляд, приходится ждать, пока ты вспомнишь, что нас мучают враги, среди которых Шугай — не на последнем месте! Что нам с ним делать! Как быть? Не упрутся ли Вольфы? И где общинам верующих взять такую сумму? Ай-ай! Неужели это они серьезно? Собираются в самом деле выплатить?