Иван Ольбрахт - Избранное

Анна сидела на кровати, погрузившись в чтение вырезок из «Народни политики» {119} 119 «Народни политика» — газета, отражавшая интересы наиболее реакционных кругов чешской буржуазии, поддерживала политику национально-демократической партии. , и в голубых глазах девушки было не меньше ужаса, чем в глазах умерщвленных возлюбленных жестянщика Киша. Высоко под потолком горела электрическая лампочка, и в ее свете крохотная выбеленная каморка казалась холодной и мертвой, как тела жертв страшного убийцы Ландру.

Анне вдруг стало страшно за свою судьбу. Этот страх появился еще утром, когда она с замирающим сердцем сошла с поезда и, держа картонку подмышкой, брела по шумным улицам. Но особенно остро она ощутила его сейчас. Ее потянуло к родному дому, к теплой хате с дырявой крышей, залатанной старой фанерой и рекламными табличками страховых компаний и фабрик суррогатного кофе. Потянуло к веселым лужайкам, где она пасла мамину козу и соседских коров, потянуло к тополям родного края и веселым кострам, у которых она сиживала с пастухами, прикрыв голову мешком. Ей стало жалко мать, пьяницу-отца и пятерых младших сестер…

Анна расшнуровывала ботинки и плакала, раздевалась и поливала слезами каждую складку своей деревенской одежды из синего в крапинку ситца. Забравшись в постель, она натянула одеяло на голову и долго вздыхала. Ей было очень страшно и тоскливо, и она до утра не могла уснуть.

— Ну, Анна, прочли вы эти вырезки? — спросила утром хозяйка.

— Да, — прошептала бледная Анна.

Архитекторша прошлась по кухне, ее мощный бюст колыхался под халатом. Она потрогала рукой всю посуду, вымытую вчера Анной, и взглянула на палец — нет ли жира. Потом стала выдвигать и задвигать ящики буфета, поглядела, как отвернуты краники у плиты и правильно ли горит газ.

— Чистота важнее всего, Анна, — сказала она. — У нас, в Праге, ничего нельзя держать открытым, — здесь не то, что у вас в деревне: сразу садится сажа и пыль. Сейчас вы подадите барину завтрак; я вам покажу, как это делается. В девять часов зайдете к барышне — узнать, когда она хочет завтракать. Если она еще будет спать, не шумите и ходите потихоньку.

Затем хозяйка перешла к самому главному.

— Так, значит, вы прочли о совратителях неискушенных девушек? — Архитекторша сделала строгое лицо. — Будьте осторожны, Анна, будьте осторожны! Вы молоды, и мой долг перед вашей матерью — предостеречь вас. Около нас, в соседнем доме, тоже был такой случай. Девушка потом утопилась с горя. Соблазнителя присудили к двум годам тюрьмы, причем выяснилось, что это уже его восьмое преступление. Не вздумайте дружить с прислугами из нашего дома, это не доведет до добра. И вообще лучше ни с кем не болтайте. В воскресенье после обеда можете пойти в церковь, а если вы любите читать, у нас есть много хороших книг. Сидите-ка лучше дома, тогда с вами ничего не случится. Это вам же пойдет на пользу. Я вас многому могу научить, не только хозяйству — это само собой разумеется, но и хорошим манерам. Такое место, как у нас, трудно найти: барин — известный архитектор, а я из семьи крупного чиновника. Мой отец занимал пост бургомистра. Я говорю об этом не ради хвастовства, а просто, чтобы вы знали, у кого служите. Меня вы скоро узнаете. Я вице-председательница благотворительного общества «Чешское сердце», и для меня нет большей радости, чем делать людям добро. Я люблю людей и горжусь тем, что хорошие люди любят меня. Вас я тоже полюблю, если вы будете вести себя достойно. Вы будете жить у нас, как в родной семье. Я неохотно меняю прислугу, и если вы окажетесь послушной и усердной, вам будет у нас так хорошо, как нигде.

Для измученной души Анны эти слова были как бальзам. Ей было уже знакомо это целительное чувство облегчения: дома, на проповеди в пелгржимовской церкви, священник, закончив живописание котлов с кипящей смолой и прочих ужасов ада, распахивал перед прихожанами завесу небес, за которой сияет рай и слышится ангельское пение. Сейчас Анна узнала, что и в Праге существует не только ад с железными бочками и раскаленными печами, куда попадают нескромные и легкомысленные служанки, но и вечный рай для служанок усердных и послушных.

— Вы меня поняли, Анна, не правда ли? — приветливо сказала барыня и добавила более строго: — Будьте же послушной, избегайте знакомств. И не заводите дружбы с привратницей.

— Не буду, барыня, не буду! — ответила искренне благодарная Анна.

— Ну, то-то! — сказала архитекторша. — Однако уже семь часов, скоро встанет барин. Сходите-ка за булками. Булочная в соседнем доме. Скажите, что вы от нас, вам дадут все, что нужно.

Предостережения барыни были вполне справедливы, Анна убедилась в этом в ближайшие дни. Прага подобна дьявольской мельнице, которая непрерывно крутится и мелет со звоном и дребезжанием. У каждого голова пойдет кругом в этой столице, все соблазны существуют здесь только для того, чтобы приносить людям неприятности. Вот, скажем, заглядишься ты на Вацлавской площади на шествие громадных рекламных макетов-бутылок, у которых внизу шагают ноги в брюках, — просто потеха, так и хочется прыснуть со смеху! — и вдруг какой-то прохожий едва не сбивает тебя с ног. Залюбуешься у витрины на роскошный, совсем как живой манекен в великолепном корсете чуть не до колен — и вдруг у тебя выбивают из рук сумку с картофелем, и приходится собирать его по тротуару под ногами у прохожих. А когда ты на главной улице бросаешься в сторону от трамвая — можешь быть уверена, что за спиной у тебя рявкнет автомобиль и ты с перепугу чуть не угодишь под тележку, которая движется тебе навстречу. И если услышишь: «Ослепла ты, что ли, дурища этакая?» — то можешь еще радоваться, что с тобой не стряслось чего-нибудь похуже. Барыня права: лучше сидеть дома.

Да и зачем ходить куда-то, если у доброй барыни в доме живется сытно и безопасно. Анна ела почти то же, что хозяева, а обилие работы ее не пугало, — дома в деревне она привыкла к более тяжелому труду. Барыня строга, но сердце у нее доброе. Она состоит в благотворительном обществе, и ни один нищий не отходит от ее дверей, не получив чашки кофе и ломтя хлеба или остатков обеда.

Вид нужды искренне удручал архитекторшу.

— Ах, сколько на свете горя! — вздыхая, говорила она. — Сколько ужасной нужды, милая Анна! Как приятно хотя бы немного уменьшить ее, помогая людям. Я счастлива, что мои средства дают мне такую возможность. Это моя единственная радость. Вы сами видите, как мало я пользуюсь жизнью. Я бы раздавала еще больше, если бы могла. Отрадно думать, что обо мне, быть может, вспомнят с благодарностью. Теперь наша страна получила независимость, — добавляла она, — и, наверное, жить станет легче, как только мы залечим раны, нанесенные войной.