Мазуччо Гуардати - Новеллино

В числе их прекрасный и нежный королевский сын Малем был продан одному знатному пизанскому юноше, по имени Гвидотто Гамбакорта [309] Гамбакорта — «Коротконогий». , который недавно получил богатое наследство после отца. Очарованный благородной наружностью своего раба, который был почти одного возраста с ним, Гвидотто не пожелал употребить его для какой-либо низкой работы, а, напротив, одел его в свое старое платье и стал всюду водить его с собой. И, замечая каждый день, что прекрасные привычки мавра влекут его более к благородству и доблести, чем к чему-либо иному, Гвидотто решил про себя, что он может происходить лишь из знатнейшего мавританского рода; и, проникшись этой уверенностью, он все время старался делать приятное Малему и хорошо с ним обходиться. Убедившись в остроте и благородстве ума мавра после того, как тот в несколько дней выучился тосканскому языку, Гвидотто решил, если это окажется возможным, присоединить к прочим его достоинствам знакомство с итальянской литературой [310] То есть с литературой, написанной на тосканском диалекте итальянского языка, который лег в основу литературного языка Италии (он сформировался благодаря литературной деятельности Данте, Петрарки и Боккаччо, так называемых «трех светочей Флоренции»). . И он с такой легкостью добился этого, что не прошло и трех лет, как все решительно стали считать мавра тосканцем и весьма образованным по части литературы. По этой-то, как и по указанным выше причинам, мавр приобрел такую любовь и благосклонность своего господина, что тот считал его своим вторым «я» и, относясь к нему, как к родному брату и вернейшему другу, доверил ему управление собой и своим состоянием. А Малем, которого его господин называл Мартино, видя, что из столь великой невзгоды он попал в такие достойные руки, благодарил за это бога и, радуясь своей судьбе, старался как можно лучше служить своему господину. И хотя при той свободе, которой он пользовался, он мог каждый день убежать, однако его удерживала любовь к хозяину, от которого он получил столько благодеяний, и потому подобный замысел не мог возникнуть в его сердце.

Наконец, Гвидотто, желая показать ему высшую степень своей любви, начал пытаться обратить его в христианство, чтобы дать ему в жены какую-нибудь девушку хорошего происхождения вместе со значительной долей своего имущества; и однажды, призвав к себе мавра, он надлежащим образом сообщил ему об этом своем желании. Мартино с большим смирением ответил на это:

— Господин мой, помня то ничтожество, в котором я находился, когда ты купил меня в качестве презренного раба, а также и то, как высоко ты вознес меня по твоей врожденной доброте и природному благородству, без всякого повода с моей стороны, я сознаю, что должен был бы не только согласиться на твое доброе и милостивое предложение, клонящееся к моему же благу, но и охотно пожертвовать ради тебя своей жизнью, если бы это понадобилось. Однако же, так как я не должен скрывать от тебя ни крупного, ни мелкого, что меня касается, то знай, что, оставляя в стороне вопрос о том, истинна или ложна наша вера, я не намерен менять ее на другую, даже если бы мне пришлось принять за это смерть; и заклинаю тебя твоей великой добротой — не смущай этим более мою душу. Но если, ради завершения начатых тобой благодеяний, ты соизволишь отослать меня к моему отцу, слывущему среди мавров замечательным и крупнейшим купцом, то я надеюсь, к величайшему моему удовольствию, дать тебе вскоре отведать плодов его и моей торговли. Если же ты решишь из чрезмерной любви ко мне поступить иначе, то будь уверен, что я никогда не перестану служить тебе до тех пор, пока не наступит моя смерть.

Увидев такую честность души Мартино и великую его правдивость, Гвидотто не пожалел о том добре и почете, которым одарил его, и ответил ему следующим образом:

— Милый Мартино, ты уже на деле мог убедиться в том, что ни один человек, связанный с тобою узами крови или дружбы, не мог бы тебя любить сильнее или даже столь же сильно, как я любил и люблю тебя; и если просьба моя несколько перешла границы пристойности, то причиной тому, поверь, послужило мое желание раскрыть перед тобою сокровенные глубины моего сердца. Узнав, однако, что твое желание устремлено на другое, прошу тебя быть спокойным, ибо я обещаю тебе в самом скором времени полностью осуществить твое честное желание.

Выслушав столь приятный ответ, Мартино со слезами на глазах сказал:

— Господин мой, так как в настоящее время я лишен возможности воздать тебе должную благодарность, то я не хочу, чтобы мне было дозволено как-либо отблагодарить тебя, а вместо этого поручаю нас обоих, меня и тебя, воздателю всех благ, дабы он послал тебе за меня такое великое благо, какого ты сам себе желаешь.

Гвидотто крепко обнял его и поцеловал, также плача от умиления; затем, после некоторых подобающих случаю речей, они договорились о том, как и каким способом Гвидотто отошлет Мартино с пизанскими галерами, отплывающими в Берберию. Когда же наступило время отъезда, Гвидотто с почетом снарядил в путь своего дорогого Мартино, сделал ему ряд благородных и достойных подарков, наполнил его кошелек деньгами и, проливая потоки слез, отправил его домой.

Все это время тунисский король усердно разыскивал сына в большей части западных стран с помощью христиан-отступников и иных людей, но нигде ему не удавалось что-либо услышать о нем. И теперь, внезапно увидев его перед собой, хорошо одетого и окруженного почетом, он тем сильнее обрадовался и возликовал своим отцовским сердцем, что перед этим совсем потерял было уже надежду. После бесчисленных объятий сын поведал ему обо всем, что с ним произошло, и король повелел по всем своим владениям устроить великое празднество по случаю возвращения его Малема, что и было исполнено. И вскоре после этого торжества и ликования тунисский король, который был уже очень стар, покинул этот мир. Тогда, приняв во внимание достоинства Малема, а также то, что он как королевский сын по праву заслуживал королевский престол, тунисцы шумно приветствовали его и провозгласили государем всего Берберийского королевства в надежде, что новый король окружит себя хорошими помощниками. И так, к великой радости своего народа, он без всякого промедления стал королем Туниса. Вступив в полное владение отцовской казной, Малем постоянно хранил в своем уме воспоминания о невознагражденных им благодеяниях, которые некогда оказал ему Гвидотто, и внушал себе, что должен настолько же увеличить вознаграждение за полученные блага, насколько возросли теперь его власть и могущество, тем более что друг пришел к своей щедрости добровольно и вследствие личной добродетели, а он, Гвидотто, понуждался к ней чувством долга и благодарности. И все время он был занят мыслью о том, каким бы способом осуществить свое столь благородное намерение.