Мазуччо Гуардати - Новеллино

— Будь спокоен и не бойся: ведь он — наш пленник. Но все же помни, что необходимо произнести заклинание: повторяй за мной громко то, что я буду говорить шепотом.

И, сочинив свое заклинание, он стал побуждать Джакомо произнести его. Повинуясь чародею, Джакомо хотел было открыть рот, но у него только зубы застучали и так сильно затряслись колени, что он с трудом устоял на ногах. Мессер Анджело, испугавшись, не без причины, за жизнь Джакомо и решив, что на этот раз с него будет довольно, сам начал заклинать Барабаса.

Лоизи вместе с товарищами, давясь от смеха и видя, что разработанный ими план может остаться невыполненным, тоже не захотел оказаться в дураках и закричал:

— Подай мне хвостатых и рогатого!

Тогда чародей сказал Джакомо:

— Бросай ему все и беги, не оборачиваясь, если хочешь остаться живым.

Джакомо, которому казалось, что он и взаправду находится в аду, крайне этому обрадовался. Бросив каплунов и барана в хижину, он пустился наутек, да так, что его не догнали бы варварийские скакуны [179] Варварийский в данном случае арабский. , побеждающие всех других на состязаниях. После того как он вернулся домой, вскоре пришел и чародей, который спросил его:

— Ну, что скажешь, свояк, о моем колдовстве? Будь уверен, в следующий раз мы добьемся своего.

Джакомо ответил:

— Пусть идет туда мой злейший враг; я же не вернусь в это место, хотя бы мне обещали за это царство. А ты, свояк, постарайся уж как-нибудь иначе устроить мое дело, и я век буду тебе благодарен.

Чародей сказал:

— Пусть будет так, во имя божье; а я уж постараюсь для твоей любви так, что ты получишь полное удовлетворение.

И после многих других лживых речей он пошел к себе домой.

Тем временем Лоизи, забрав священных жертвенных животных, распростился с друзьями и пошел спать; когда же настало утро, он велел приготовить из доставшихся ему припасов с прибавлением всякой другой снеди отличный обед для Джакомо и других лиц, посвященных в это дело. Все это было быстро исполнено; и во время обеда никто не мог удержаться от смеха; вдобавок многие начали еще призывать Барабаса и столько острили по этому поводу, что Джакомо наконец понял, что его сотрапезники потешаются над ним. Заметив это, Лоизи решил, что уже пора привести в исполнение то, что он уже с самого начала задумал, а именно устроить так, чтобы обманщик понес за старые грехи наказание от своей новой жертвы. И когда обед уже подходил к концу, он подозвал к себе Джакомо и в присутствии многих из своих приятелей дружески рассказал ему о том, как мессер Анджело надул его. Вспомнив о своем первом разговоре с Лоизи, Джакомо вполне в этом уверился. Он в ярости выбежал от Лоизи и кинулся разыскивать мнимого чернокнижника; не говоря мессеру Анджело ни слова, он схватил его за волосы, бросил на пол и с такой силой стал колотить его руками и ногами, что приходилось только дивиться, как тот остался жив. Все больше распаляясь, он схватил камень, и если бы не присутствующие, которым с большим трудом удалось, к общему удовлетворению остальных, вырвать мессера Анджело из рук Джакомо, то этот обман чародея оказался бы его последней проделкой. Когда Джакомо пришел в себя после овладевшего им неистовства, то при всей своей глупости он понял, в какое попал положение, и его охватил такой стыд, что у него не хватило духу выйти из дома. В конце концов он решил совсем покинуть город. Продав небольшое имение — а больше у него ничего и не было — и купив на вырученные деньги лошадей и оружие, Джакомо отправился за пределы королевства — туда, где велась война. Там помогла ему Фортуна, а кроме того, и собственная его храбрость, так что он вскоре стал богатым и славным воином, на диво смышленым. А так как виновниками всего этого были Амур и мессер Анджело, из которых второй уже получил от Джакомо должное вознаграждение, то, по-видимому, остается лишь повторить нашу мысль теми же словами, что были уже сказаны в самом начале: дивной, непостижимой, чудодейственной следует назвать власть бога, носящего колчан [180] То есть Амура, согласно античным легендам. ; и сколь счастливы те, на кого он и Фортуна взирают ласково!

Много раз и от очень многих слышал я, что когда кого-нибудь подводит разум и он становится из-за этого жертвой обмана, то он, дабы отомстить одновременно и за сам обман, и обманщику, начинает обычно без всякого разумения применять силу, чтобы получше навредить товарищу; и хотя обманутый остается все-таки осыпанным насмешками, я убежден, что сам обманщик испытывает из-за причиненного ему вреда еще большую досаду. А то, что это именно так, показала часть предыдущей новеллы, потому что мессер Анджело, зная о не очень-то большом уме пламенного любовника, ухитрился столь мастерски его обмануть; когда же тот обнаружил обман, то, не имея достаточной сообразительности, дабы отомстить с помощью подобного же или еще большего надувательства, пытается дать волю рукам, как он уже это делал, причем таким образом, что, если бы помощь запоздала, он бы и впрямь отправил Джакомо составить компанию Барабасу. А поскольку о делах и возможностях Амура, и о некоторых забавных и редкостных шутках, и о других необычных и странных событиях было уже достаточно сказано во второй части нашей новеллы, я полагаю должным направить мое перо на другое; и когда я мучительно размышлял, на какую цель должен я направить мое оружие, мне пришло на память, что, когда я начал писать против притворщиков-монахов, мне сильно досаждали злословием и проклятиями некоторые дамы, знатоки законов и отменные умницы; и хотя я дал достаточный отпор этим скотинам, однако, поскольку я обещал им, я должен, прежде чем окончательно завершу мое сочинение, поговорить об их ущербном и в высшей степени несовершенном поле со всеми присущими ему низостью, предательством и злобой, что находим мы у большей части женщин. Но когда же я возжелал хоть как-то уклониться от этого долга, передо мной предстало столько самых неслыханных злодеяний и поступков, скорее дьявольских, чем человеческих, совершенных бесчисленным множеством злых женщин, что все это почти увлекло меня в сторону от моего основного замысла; однако, понуждаемый разумом более, чем удерживаемый от скучного и занудливого повествования, я начинаю описывать, хотя и с некоторым сожалением, некоторые их природные недостатки.

После того как закончилась вторая часть Новеллино, сопровождаемая приятными рассуждениями, начинается третья часть, в которой предается немалому бичеванию несовершенный женский род. И сначала предлагается общее вступление от автора, а затем следуют новеллы в должном порядке.