Гуго Гофмансталь - Притча о женщине под вуалью

Последнее время шахтёр получал один за другим знаки, которые указывали на то, что его время подходит. Он долго не мог понять их, этих знаков. Они были незначительны и мимолётны. Но так чудесны!

За воспоминание он принимал то, что было предзнаменованием.

Он же зачастую считал их единичными, беспричинно и мило всплывавшими в памяти моментами своей жизни, неопределённо удалёнными во времени.

Так однажды, совершенно неожиданно, по телу его разлилось необыкновенное блаженство, когда он левой рукой всего лишь коснулся отвесного склона горы, ища опоры. Или в другой раз, когда он вдруг оказался в прохладных объятиях мрачного сырого ущелья, — какое же неописуемо восторженное чувство возникло у него!

Он закрыл глаза, совсем уходя в себя, ему представилось, что он наслаждается ароматом совершенной чистоты своего детства.

Иногда ощущения так обострялись, что каждый удар молота по горной породе внизу в шахте, каждый шаг по зелёной траве наверху уводили его в царство оживших воспоминаний…

И вот однажды, когда он очередной раз пребывал в таком состоянии, в луче прожектора горняцкой лампы перед ним вдруг появился молодой шахтёр с длинными каштановыми прядями и тонкими губами. Незнакомец долго смотрел на него, потом заговорил с ним, не сказав обычного шахтёрского приветствия «Счастливо на-гора».

— Кто вы? — спросил он чужака.

— Пусть это вас не волнует, — отвечал человек поспешно, — я здесь ненадолго и хочу, на ваше счастье, вам помочь.

— Сначала я хотел бы узнать, кто вы и откуда — повторил шахтёр ещё раз.

Нездешний нетерпеливо отмахнулся, подошёл совсем близко и низко наклонился над сидевшим на породе шахтёром. Он вдруг перешёл на «ты»:

— Ты сейчас поймёшь, кто я, — сказал он, — и убедишься, что мы с тобой хорошо знакомы. Скажи, ведь ты сегодня, когда работа на время встала, предавался воспоминаниям?

— Да, — не задумываясь, ответил тот.

— А не спрашивал ли ты себя: где я сейчас бью молотком? Здесь, или за тысячу миль отсюда? Ну, что скажешь?

Горняк ничего не ответил, только закрыл, а потом снова открыл глаза.

— А когда ты идёшь по своему дому, открываешь, а потом закрываешь за собой двери, нет ли у тебя такого чувства, что комнаты, по которым ты ходишь, вовсе не в твоём доме, а где-то очень далеко, совсем в другом месте?

Молодой шахтёр почувствовал себя так, словно в груди у него что-то раздвинули, и видят его насквозь.

— Вот так ты и живёшь дальше, — продолжал незнакомец, — ты ни о чём не размышляешь, никак не пытаешься это истолковать. Разве ты не хочешь знать, куда ведёт такой путь?

— Разумеется, хочу! Так что же ждёт меня? — спросил он. — Неужели какая-то утрата? — при одной этой мысли его охватило чувство безграничной безысходности и отчаяния.

Человек беззвучно засмеялся:

— Да не утратить ты должен, а наоборот — обрести! Такого, как ты, нужно подталкивать к собственному же счастью. Ты в самом деле принимаешь всё, с тобой происходящее, за воспоминания? Знавал ли ты в прежние времена такие приливы чувств? Разве ты не допускаешь, что эти прозрачные намёки — тонкие блики отражённого будущего — не что иное, как предвестники несказанного блаженства, ожидающего нас? Неужто женщина, окутанная вуалью, должна посылать тебе всё новые и новые сигналы, пока ты не откроешь своё сердце и не придёшь к ней?

Когда шахтёр услышал слова о таинственной женщине, ему показалось, что над его головой вспыхнула лампа, и своим лучом, подобно порыву ветра, унесла затхлость тёмной породы, залив её светом со всех сторон — слева, справа и сверху от него… и его самого тоже… и то, что было под ним… да так ярко, что он увидел себя самого, насквозь пронизанного этим светом, уверенно стоящего под сводом, между рельсами над зияющей пропастью.

Словно струйка маленьких пузырьков, которые в одно мгновение растворяются в хрустальной льющейся и светящейся прозрачности целого, в его сердце вливалось совершенно новое — уже осознанное — чувство обретения самого себя, которое вмещало в себя все предыдущие подсознательные ожидания счастья.

Фигура незнакомца, стоявшего перед ним, вдруг уменьшилась и потеряла отчётливость, словно тот стоял далеко внизу, на другой стороне пропасти.

Горняка подмывало что-то сказать незнакомцу.

— Я иду разыскивать её! Мою женщину под вуалью! — вдруг неожиданно для себя самого выкрикнул он и удивился. Его слова тут же воспарили в невероятно огромном пространстве, от которого у него закружилась голова.

В этот момент он услышал тяжёлые шаркающие шаги, которые приближались к нему, и услышал своё имя.

— Гиацинт!

И ещё раз:

— Гиацинт!

— Ты видишь его? — сказал другой голос.

— Мне кажется, он спит, — отвечал первый голос, — а может, уже переправился на другой берег…

Свет рудничной лампы качнулся вперёд, и в темном проходе Гиацинт увидел двух шахтёров, которые работали в соседних штольнях. Незнакомец бесследно исчез.

— У тебя что, лампа погасла? — спросил его один из шахтёров.

Гиацинт не ответил. Молча собрал свои вещи и пошёл следом за товарищами к подъёмному стволу, по которому они вместе поднялись наверх.

Ноги сами привычно понесли его домой…

Он шёл то по левой стороне улицы, то по правой, с трудом понимая, где он. Молодой мужчина чувствовал глубокую потребность отыскать женщину в вуалевом покрове, чьё далёкое и тайное существование его так покорило, что её бытие он чувствовал острее, чем своё собственное.

На другой стороне изогнувшегося моста он сделал неверный шаг и сильно ударился щиколоткой о камень. Когда он почувствовал боль, в нём прозвучало:

— Человек, только что прошедший здесь сейчас, и ударивший ногу о камень — это вовсе не ты. Ты — тот, кому место на том свете.

Он поднял голову высоко вверх и увидел над собой, в последнем, уже холодеющем свете неба, кружащегося ястреба-перепелятника, чьи резкие крики доносились сверху.

В одну секунду его охватило такое чувство, что он не смог разобраться, кто же он: то ли существо, стоящее внизу, у темнеющей отвесной скалы, то ли то — другое, что с распростёртыми крыльями скользит вверху по воздушным потокам.

Но он знал, что это были только видения, предвестники и знаки того, что его ждёт.

Когда он стоял перед своим домом и смотрел на освещённое решётчатое окошко кухни, у него возникло ощущение, что он долгие годы не был здесь, да и сейчас видит это не наяву, а в тяжёлом сне, который скоро должен кончится.

Он подошёл к освещённому окну, чтобы в него заглянуть. Тут он заметил, что решётки отбрасывают густую чёрную тень на светлую стену ограды в стороне, но тени от его головы на побелённой стене не было!

Гиацинт поднял руку так, чтобы она оказалась между светом из окна и стеной — рука тоже не давала тени.