Ахмед Танпынар - Покой

Мюмтаз снова рассмеялся, но сам заметил, каким нервным вышел его смех.

— Этого не может быть! Ты мертв! То есть ты просто человек.

Он вновь почувствовал необходимость поправить свои мысли. «Так трудно говорить с мертвыми».

— Ну, я хотел сказать, что ты смертен. А это задача для настоящих ангелов.

— Нет, они не справляются. В последнее время население в мире резко выросло. Везде применяется политика роста населения. У ангелов слишком много работы, они не справляются, и теперь поручают эту работу мертвым.

Мюмтаз сначала не ответил. Затем он возмутился:

— Ты лжешь! Ты не можешь быть ангелом. Это невозможно! Ты сам дьявол!

Сердце его екнуло, что он таким тоном говорил с мертвым. Тем не менее он продолжал:

— Ты так разукрасился, чтобы обмануть меня. Я знаю твои фокусы!

Суат смотрел на него с сожалением:

— Если бы я был дьяволом, я бы говорил в тебе и ты не мог бы меня видеть!

— Но, — начал Мюмтаз, — ты знаешь, я очень рад, что вижу тебя. Я даже счастлив.

Затем он вновь со страхом посмотрел на Суата.

— Каким ты стал красивым! Да, очень, очень красивым. Эта грусть идет тебе. Знаешь, на кого ты похож? На ангелов Боттичелли! На тех, которые вручают Иисусу три гвоздя…

Суат перебил его:

— Оставь эти бессмысленные сравнения! Ты ни о чем не можешь говорить, не сравнивая с чем-то? Вы до сих пор не поняли, как все усложнилось из-за этих дурацких привычек?

Мюмтаз взмолился, как ребенок:

— Не ругай меня! Я так много страдал. Я не сделал ничего плохого, я только заметил, какой ты красивый. Почему ты стал таким прекрасным?

— Те, кто живут в разуме, те всегда прекрасны.

Мюмтаз хотел возразить: «Ты же только что сказал: если бы я был дьяволом, я бы говорил в тебе». Но внезапно ему в голову пришла другая мысль. «Я не успеваю за своими мыслями. Как плохо!»

— Но теперь я вижу тебя собственными глазами. И, более того, с тобой разговариваю!

— Да, ты видишь меня своими собственными глазами. И говоришь…

В мозгу Мюмтаза молнией пронеслась мысль, которую он тут же озвучил:

— Но ведь я могу прикоснуться к тебе, не так ли?

— Конечно, — Суат на этот раз сделал шаг вперед, поднял руки, словно желая сказать: «Потрогай меня», — и улыбался Мюмтазу в сиянии, исходившем из его тела. Мюмтаз отвел ослепленные глаза. — Если ты хочешь и не боишься этого.

— Почему я должен бояться? Теперь я ничего не боюсь. — Но Мюмтаз не решился протянуть к нему руки; он спрятал их в карманы, будто говоря: «Будь что будет».

Суат улыбнулся, как в ту ночь в Эмиргяне:

— Я знал, что ты испугаешься, — сказал он. — Ну, пойди тогда скажи хамалу , чтобы он пришел и ощупал меня, или Мехмету-подмастерью из кофейни в Бояджикёе! Тем, кого сегодня послали на смерть.

Мюмтаз содрогнулся до глубины души.

— Какое им дело до нас?

— Они потрогают меня вместо тебя.

— Я не посылал их, я сам иду!

— Но ты не ждешь своей смерти. Ты смотрел на их смерть как на что-то неизбежное и сам себя убедил в их близкой смерти.

— Нет, нет!

— Да! — с безжалостной улыбкой Суат склонился над ним, продолжая мучить его. — Или жена хамала . Пусть она потрогает меня вместо тебя!

— Нет, я же говорю тебе, что нет. Я тоже собирался пойти на войну. И я пойду. Я не отделяю себя от них!

— Очень даже отделяешь, молодой человек, отделяешь. Ты торговался, чтобы умерли они. Ты пытался обмануть их.

— Ложь! Ты лжешь! — Внезапно Мюмтаз пришел в себя. Этот спор не имел смысла. Кроме того, дома ждал больной Ихсан. Мюмтаз взмолился, как ребенок: — Суат, Ихсан серьезно болен. Позволь мне пойти домой!

Суат резко засмеялся:

— Как быстро я тебе надоел!

— Нет, не надоел. Но у меня дома лежит тяжелобольной. А я устал, и кроме того… Ты больше не с нами. Я только что тебе соврал. Я боюсь тебя. А ты убирайся! На улицах вот-вот будет полно людей. Ты не вписываешься в мир живых; ты совсем иной. Зачем тебе гулять среди нас? Разве недостаточно тех страданий, что мы приносим сами себе?

— Разве еще вчера мы не были вместе?

— Да, но ты теперь не принадлежишь солнцу!

— Об этом не беспокойся! Со вчерашнего вечера мертвые все здесь.

Дрожа, Мюмтаз посмотрел на улицу. До их дома оставалось двадцать пять — тридцать шагов.

— Почему? Какая в том польза? Это мир живых! Здесь всё ради жизни! Прекратите преследовать нас!

— Это невозможно. Я не могу тебя оставить. Ты пойдешь со мной, — сказал Суат с резкой издевкой. — Ты теперь тут без Нуран, с таким количеством несчастий… Так что нельзя тебя оставлять. — Он развел руки, пытаясь обнять Мюмтаза. Тот сделал шаг назад.

— Иди ко мне! — Суат звал его с улыбкой, от которой стыла кровь.

Мюмтаз взмолился:

— По крайней мере, перестань улыбаться! Ради Аллаха, перестань улыбаться!

— Как мне не улыбаться? Ты все уравнял по-своему, все уподобил самому себе, что ж… Ты прикован к собственной мелочности, к мелким расчетам. А затем эта твоя страсть к жизни, это твое расчетливое милосердие, эти твои мелочные тревоги, твои надежды, побеги, мольбы…

Мюмтаз уронил руки:

— Не будь жесток, Суат! Я много страдал.

Суат вновь издевательски захохотал:

— Ну, тогда иди ко мне! Я спасу тебя.

— Я не могу. У меня много дел.

— Ты ничего не сможешь сделать. Иди со мной! Тогда ты освободишься от всего. Эта ноша слишком тяжела для тебя.

Мюмтаз снова остановился посреди улицы и посмотрел на Суата.

— Нет, я не могу. Я готов нести свою ношу. А если не смогу, то пусть она меня раздавит. Но с тобой я не пойду.

— Нет, пойдешь!

— Нет, это было бы подло.

— Тогда оставайся в своей помойке!

Суат взмахнул рукой и сильно ударил его кулаком в лицо. Мюмтаз пошатнулся и упал.

Когда он встал, по его лицу текла кровь. Флаконы с лекарствами в руке разбились. В то же время удивительная нежная улыбка появилась на его лице. Из окна рядом с ним радио повторяло приказ Гитлера о нападении, которое произошло той ночью. Мюмтаз сразу позабыл о своем приключении.

— Война началась! — воскликнул он.

Он разжал руку, в которой все еще держал разбитые флаконы, и посмотрел на свои раны. Затем он медленно побрел к дому. Ранние прохожие в изумлении взирали на его странную окровавленную улыбку.

Он достал из кармана ключ и открыл дверь. Зеркало в прихожей равнодушно отразило его вид. Мгновение он смотрел на свое лицо. Затем медленно поднялся по лестнице.

Маджиде и врач сидели в гостиной и слушали радио.

— О Аллах! Мюмтаз, что с тобой?

Мюмтаз подошел к окну и разжал порезанные руки.

— Не спрашивай. Со мной только что произошел несчастный случай.

На его губах по-прежнему играла непонятная улыбка, напоминавшая замок, повешенный на жизнь человека.

— Флаконы с лекарством разбиты, — сказал он. Затем повернулся к врачу: — Как он?