Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Сразу же по возвращении барину вручили письмо от князя Бориса. Едва начав читать, наш хозяин заревел, как разъяренный лев, а затем мы услышали страшный шум — в комнате князя падала мебель, и оттуда же слышался звон разбиваемого стекла. Никто не мог понять причины этого страшного гнева и догадаться, на кого он обрушится. Мы попрятались по углам и стали мысленно взывать к Небесам:

«Господи, избавь нас от надвигающейся беды!»

Наконец, из комнаты барина донеслись слова:

«Немедленно приведите сюда княгиню Марфу Петровну!»

Один из гайдуков тут же бросился выполнять приказ; но через несколько минут он вернулся и доложил князю, что барыня очень слаба и не может к нему спуститься.

Не успел гайдук договорить, как был сбит с ног ударом кулака, а когда он пришел в себя, то не досчитался пяти или шести зубов.

Князь перескочил через распростертое тело этого бедолаги и как вихрь ворвался в комнату жены. Печальная и немощная княгиня лежала на диване, а рядом, за столом, сидел Белоусов и читал ей вслух «Житие святой Варвары».

«Ну, сударыня, — взревел князь, — вы внушили своему сыну столь замечательные принципы, что он женился на шлюхе; впрочем, это и следовало ожидать от сына, взращенного такой матерью, как вы, матерью, которая проводит все ночи и даже дни с любовниками!»

Услышав это, княгиня лишь вскрикнула и попыталась приподняться, но силы ей изменили, и она без чувств упала на диван.

Вечером разнесся слух, что барыня умерла; на другой день Белоусов исчез, и никто так и не узнал, что с ним стало.

В тот же день княгиню Марфу Петровну положили на парадное ложе. Да снизойдет на ее душу Небесный покой!

Марфе Петровне устроили пышные похороны — на них присутствовали три архимандрита и сто попов. Хотя княгиня редко появлялась на людях, она щедро раздавала подаяния, и поэтому все, особенно бедняки, ее оплакивали.

Князь Алексей не проронил на похоронах ни слезинки, но выглядел очень удрученным и время от времени судорожно вздрагивал.

В усадьбе на протяжении полутора месяцев после этого скорбного события кормилось множество нищих, а по субботам каждому из них давали монету; одни лишь похороны обошлись в пять тысяч рублей.

На поминках, устроенных после погребения, барин все время вел с архимандритами благочестивые беседы о том, как подобает жить добрым христианам, да как лучше спасти свою душу; он проникновенно хвалил ангельскую добродетель усопшей и горько "сокрушался по поводу своей утраты.

Архимандриты попытались утешить князя, но он ответил одному из них, что витийствовал перед ним с наибольшим пылом:

«Я решительно не могу оставаться без нее в этом суетном мире. Прошу вас, батюшка, принять меня в число вашей братии».

«Это весьма похвальное намерение, дорогой князь, — отвечал архимандрит, — но всякое решение следует принимать после зрелого размышления».

«Что тут размышлять? — воскликнул барин. — Может, ты боишься, что я мало заплачу за пострижение? Не бойся! Я принесу тебе вклад в сорок тысяч рублей; мне больше незачем копить деньги».

«Однако, — заметил священник, — у вас есть сын».

«Кто, Борис? — вскричал князь. — Я не советую этому негодяю показываться мне на глаза, если он дорожит своей шкурой. Это он, изверг, повинен в моем горе, это он убил свою мать! Он только что без нашего благословения взял в жены какую-то замарашку, даже не удосужившись известить нас о своем намерении. Повторяю, батюшка, это он убил свою мать, ибо, когда княгиня Марфа узнала, что сын запятнал наш дом позором, она без чувств упала навзничь; тут же ее хватил удар, и моя бедная жена преставилась! Но этот подлец мне за все заплатит. Я пущу Бориса с его мерзавкой-женой по миру, а если вы не примете меня в ваш монастырь, женюсь, чтобы у меня поскорее родились другие дети».

На следующий день барин дал выход своему горю, изволив собственноручно высечь многих. Он наказывал всех, кто попадался ему под руку, за малейшую провинность, и не щадил ни мелкопоместных дворян, живших в усадьбе, ни мужиков. Вскоре все приживальщики сочли свое положение невыносимым и мало-помалу разбежались.

Но, слава Богу, наш хозяин пребывал в дурном расположении духа всего лишь две недели. По истечении этого срока он отправился как-то утром охотиться на медведя. Охота удалась на славу, и тоску князя как рукой сняло. С тех пор он зажил по-прежнему. Однако, несмотря на все балы, праздники и забавы, которые устраивал барин, он дряхлел прямо на глазах. Нередко, на охоте, когда князь, как обычно, садился на бочонок с водкой, ковшик выпадал у него из рук, и его одолевали печаль и задумчивость; тотчас же смолкали веселые крики и смех его спутников; но после нескольких минут гробовой тишины князь первым поднимал голову и внезапно затягивал старинную застольную песню, а все хором повторяли за ним припев.

VII

Ровно через год после кончины княгини Марфы Петровны князю Алексею принесли письмо от его сына князя Бориса.

Прочтя послание, барин разразился страшными проклятиями, а затем позвал своего бурмистра со старшим дворецким и сделал им такое распоряжение:

«Слушайте хорошенько, бездельники, чтобы не упустить ни слова из того, что я вам сейчас скажу. Князь Борис прибудет сюда завтра со своей паскудой-женой. Я совершенно определенно приказываю всем встретить их бранью вместо приветствия. Вы пропустите их ко мне, но лошадей их распрягать не станете, так как я непременно преподам обоим небольшой урок, а затем выпровожу из усадьбы. Вы все поняли?»

«Да, барин, — ответили бурмистр и старший дворецкий, — вы можете быть спокойны: все будет исполнено согласно вашей воле».

И в самом деле все произошло именно так.

На следующее утро, около одиннадцати, сообщили, что экипаж князя и его жены подъезжает к усадьбе.

Я не могу вам описать, любезный Иван Андреевич, сколько пришлось вытерпеть молодым супругам по приезде в Низково.

Князь Борис с угрюмым видом, молча, сидел в карете; княгиня отвечала кроткой улыбкой на все ругательства и оскорбления, какие сыпались на нее со всех сторон, но заливалась при этом горькими слезами. По этому случаю нарочно собрали сотню сорванцов, и они улюлюкали вслед молодой паре от околицы деревни до самой усадьбы.

Князь Алексей с длинной кожаной плетью в руке поджидал в большой гостиной сына и сноху. Его глаза сверкали, как глаза волка, рыскающего ночью возле загона для овец. Видя, что надвигается страшная гроза, мы попрятались по углам, кто где мог. Я тайком привел попа и отправил его в дальнюю комнату, на случай если князь дойдет до крайности и потребуется вмешательство священника.

В доме воцарилась напряженная тишина, словно в лесу перед тем, как грянет буря.