Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник

Тут можно читать онлайн Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник - бесплатно полную версию книги (целиком) без сокращений. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

The Man of Property — Собственник
Автор:

Джон Голсуорси
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

5/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
100

1

2

3

4

5

Джон Голсуорси - The Man of Property — Собственник краткое содержание

The Man of Property — Собственник - описание и краткое содержание, автор Джон Голсуорси, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Сага о Форсайтах» известного английского писателя Дж. Голсуорси (1867–1933) – эпопея о судьбах английской буржуазной семьи, представляющей собой реалистическую картину нравов викторианской эпохи. «Собственник», первый роман цикла, рассказывает о веке, когда родовой инстинкт был главной движущей силой. Но никакие семейные устои, домашний очаг и собственность не могут противостоять хаосу, который вносит в жизнь человека Красота и Страсть.
Англо-русские параллельные тексты.

The Man of Property — Собственник - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

The Man of Property — Собственник - читать книгу онлайн бесплатно, автор Джон Голсуорси

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

June's Treat — Праздник Джун

Dinner began in silence; the women facing one another, and the men.	Обед начался в молчании: Джун сидела напротив Ирэн, Босини — напротив Сомса.
In silence the soup was finished-excellent, if a little thick; and fish was brought.	В молчании был съеден суп — прекрасный, хотя чуточку и густоватый; подали рыбу.
In silence it was handed.	В молчании разложили ее по тарелкам.
Bosinney ventured:	Босини отважился:
"It's the first spring day."	— Сегодня первый весенний день.
Irene echoed softly:	Ирэн тихо отозвалась:
"Yes—the first spring day."	— Да, первый весенний день.
"Spring!" said June: "there isn't a breath of air!"	— Какая это весна! — сказала Джун. — Дышать нечем!
No one replied.	Никто не возразил ей.
The fish was taken away, a fine fresh sole from Dover.	Рыбу унесли — чудесную дуврскую камбалу.
And Bilson brought champagne, a bottle swathed around the neck with white….	И Билсон подала бутылку шампанского, закутанную вокруг горлышка белой салфеткой.
Soames said:	Сомс сказал:
"You'll find it dry."	— Шампанское сухое.
Cutlets were handed, each pink-frilled about the legs.	Подали отбивные котлеты, украшенные розовой гофрированной бумагой.
They were refused by June, and silence fell.	Джун отказалась от них, и снова наступило молчание.
Soames said:	Сомс сказал:
"You'd better take a cutlet, June; there's nothing coming."	— Советую тебе съесть котлету, Джун. Больше ничего не будет.
But June again refused, so they were borne away.	Но Джун снова отказалась, и котлеты унесли.
And then Irene asked:	Ирэн спросила:
"Phil, have you heard my blackbird?"	— Фил, вы слышали моего дрозда?

Bosinney answered:	Босини ответил:
"Rather-he's got a hunting-song.	— Как же! Он теперь заливается по-весеннему.
As I came round I heard him in the Square."	Я еще в сквере его слышал, когда шел сюда.
"He's such a darling!"	— Он такая прелесть!
"Salad, sir?"	— Прикажете салату, сэр?
Spring chicken was removed.	Унесли и жареных цыплят.
But Soames was speaking:	Заговорил Сомс:
"The asparagus is very poor.	— Спаржа неважная.
Bosinney, glass of sherry with your sweet?	Босини, стаканчик хереса к сладкому?
June, you're drinking nothing!"	Джун, ты совсем ничего не пьешь!
June said:	Джун сказала:
"You know I never do.	— Ты же знаешь, что я никогда не пью.
Wine's such horrid stuff!"	Вино — гадость!
An apple charlotte came upon a silver dish, and smilingly Irene said:	Подали яблочную шарлотку на серебряном блюде. И, улыбаясь, Ирэн сказала:
"The azaleas are so wonderful this year!"	— Азалии в этом году необыкновенные!
To this Bosinney murmured:	Босини пробормотал в ответ:
"Wonderful!	— Необыкновенные!
The scent's extraordinary!"	Совершенно изумительный запах!
June said:	Джун сказала:
"How can you like the scent?	— Не понимаю, как можно восхищаться этим запахом!
Sugar, please, Bilson."	Билсон, дайте мне сахару, пожалуйста.
Sugar was handed her, and Soames remarked:	Ей подали сахар, и Сомс заметил:
"This charlottes good!"	— Шарлотка удалась!
The charlotte was removed.	Шарлотку унесли.
Long silence followed.	Наступило долгое молчание.
Irene, beckoning, said:	Ирэн подозвала Билсон и сказала:
"Take out the azalea, Bilson.	— Уберите азалии.
Miss June can't bear the scent."	Мисс Джун не нравится их запах.
"No; let it stay," said June.	— Нет, пусть стоят, — сказала Джун.
Olives from France, with Russian caviare, were placed on little plates.	По маленьким тарелочкам разложили французские маслины и русскую икру.
And Soames remarked:	И Сомс спросил:
"Why can't we have the Spanish?"	— Почему у нас не бывает испанских маслин?
But no one answered.	Но никто не ответил ему.

The olives were removed.	Маслины убрали.
Lifting her tumbler June demanded:	Подняв бокал, Джун попросила:
"Give me some water, please."	— Налейте мне воды, пожалуйста.
Water was given her.	Ей налили.
A silver tray was brought, with German plums.	Принесли серебряный поднос с немецкими сливами.
There was a lengthy pause.	Долгая пауза.
In perfect harmony all were eating them.	Все мирно занялись едой.
Bosinney counted up the stones:	Босини пересчитал косточки:
"This year-next year-some time."	— Нынче — завтра — сбудется…
Irene finished softly:	Ирэн докончила мягко:
"Never!	— Нет…
There was such a glorious sunset.	Какой сегодня красивый закат!
The sky's all ruby still-so beautiful!"	Небо красное как рубин.
He answered:	Он ответил:
"Underneath the dark."	— А сверху тьма.
Their eyes had met, and June cried scornfully:	Глаза их встретились, и Джун воскликнула презрительным тоном:
"A London sunset!"	— Лондонский закат!
Egyptian cigarettes were handed in a silver box.	Подали египетские сигареты в серебряном ящичке.
Soames, taking one, remarked:	Взяв одну. Сомс спросил:
"What time's your play begin?"	— Когда начало спектакля?
No one replied, and Turkish coffee followed in enamelled cups.	Никто не ответил; подали турецкий кофе в эмалевых чашечках.
Irene, smiling quietly, said:	Ирэн сказала, спокойно улыбаясь:
"If only…."	— Если бы…
"Only what?" said June.	— Если бы что? — спросила Джун.
"If only it could always be the spring!"	— Если бы всегда была весна!
Brandy was handed; it was pale and old.	Подали коньяк; коньяк был старый, почти бесцветный.
Soames said:	Сомс сказал:
"Bosinney, better take some brandy."	— Боснии, наливайте себе.
Bosinney took a glass; they all arose.	Боснии выпил рюмку коньяку; все поднялись из-за стола.
"You want a cab?" asked Soames.	— Позвать кэб? — спросил Сомс.
June answered:	Джун ответила:

"No!	— Нет.
My cloaks please, Bilson."	Принесите мне пальто, Билсон.
Her cloak was brought.	Пальто принесли.
Irene, from the window, murmured:	Ирэн подошла к окну и тихо сказала:
"Such a lovely night!	— Какой чудесный вечер!
The stars are coming out!"	Вон уж и звезды.
Soames added:	Сомс прибавил:
"Well, I hope you'll both enjoy yourselves."	— Ну, желаю вам хорошо провести время.
From the door June answered:	Джун ответила с порога:
"Thanks.	— Благодарю.
Come, Phil."	Пойдемте, Фил.
Bosinney cried:	Боснии отозвался:
"I'm coming."	— Иду.
Soames smiled a sneering smile, and said:	Сомс улыбнулся язвительной улыбкой и сказал:
"I wish you luck!"	— Всего хорошего!
And at the door Irene watched them go.	Стоя в дверях, Ирэн провожала их взглядом.
Bosinney called:	Боснии крикнул:
"Good night!"	— Спокойной ночи!
"Good night!" she answered softly….	— Спокойной ночи! — мягко ответила Ирэн.
June made her lover take her on the top of a 'bus, saying she wanted air, and there sat silent, with her face to the breeze.	Джун потащила жениха на империал омнибуса, сказав, что ей хочется подышать воздухом, и всю дорогу просидела молча, подставив лицо ветру.
The driver turned once or twice, with the intention of venturing a remark, but thought better of it.	Кучер оглянулся на них разок-другой, собираясь пуститься в разговор, но передумал.
They were a lively couple!	Не очень-то веселая парочка!
The spring had got into his blood, too; he felt the need for letting steam escape, and clucked his tongue, flourishing his whip, wheeling his horses, and even they, poor things, had smelled the spring, and for a brief half-hour spurned the pavement with happy hoofs.	Весна хозяйничала и у него в крови. Ему не терпелось поболтать, он причмокивал губами, размахивал кнутом, подгоняя лошадей, и даже они, бедняжки, учуяли весну и целых полчаса весело цокали копытами по мостовой.
The whole town was alive; the boughs, curled upward with their decking of young leaves, awaited some gift the breeze could bring.	Весь город ожил в этот вечер; ветви в уборе молодой листвы, тянувшиеся к небу, ждали, что ветерок принесет им какой-то дар.
New-lighted lamps were gaining mastery, and the faces of the crowd showed pale under that glare, while on high the great white clouds slid swiftly, softly, over the purple sky.	Недавно зажженные фонари мало-помалу разгоняли сумрак, и человеческие лица Казались бледными под их светом, а наверху большие белые облака быстро и легко летели по пурпурному небу.

Men in, evening dress had thrown back overcoats, stepping jauntily up the steps of Clubs; working folk loitered; and women-those women who at that time of night are solitary-solitary and moving eastward in a stream-swung slowly along, with expectation in their gait, dreaming of good wine and a good supper, or-for an unwonted minute, of kisses given for love.	Мужчины во фраках шли, распахнув пальто, бойко взбегали по ступенькам клубов; рабочий люд бродил по улицам; и женщины — Те женщины, которые гуляют одиночками в этот час, одиночками движутся против течения, — медленной, выжидающей походкой проходили по тротуару, мечтая о хорошем вине, хорошем ужине да изредка, урывками, о поцелуях, не оплаченных деньгами.
Those countless figures, going their ways under the lamps and the moving-sky, had one and all received some restless blessing from the stir of spring.	Эти люди, бесконечной вереницей проходившие в свете уличных фонарей, под небом, затянутым бегущими облаками, все как один несли с собой будоражащую радость, которую вселило в них пробуждение весны.
And one and all, like those clubmen with their opened coats, had shed something of caste, and creed, and custom, and by the cock of their hats, the pace of their walk, their laughter, or their silence, revealed their common kinship under the passionate heavens.	Все до одного, как те мужчины в пальто нараспашку, они сбросили с себя броню касты, верований, привычек и лихо заломленной шляпой, походкой, смехом и даже молчанием раскрывали то, что единило их всех под этим пылающим страстью небом.
Bosinney and June entered the theatre in silence, and mounted to their seats in the upper boxes.	Боснии и Джун молча вошли в театр и поднялись на свои места в ложе верхнего яруса.
The piece had just begun, and the half-darkened house, with its rows of creatures peering all one way, resembled a great garden of flowers turning their faces to the sun.	Пьеса уже началась, и полутемный зал с правильными рядами людей, смотрящих в одном направлении, напоминал огромный сад, полный цветов, которые повернули головки к солнцу.
June had never before been in the upper boxes.	Джун еще ни разу в жизни не была в верхнем ярусе.
From the age of fifteen she had habitually accompanied her grandfather to the stalls, and not common stalls, but the best seats in the house, towards the centre of the third row, booked by old Jolyon, at Grogan and Boyne's, on his way home from the City, long before the day; carried in his overcoat pocket, together with his cigar-case and his old kid gloves, and handed to June to keep till the appointed night.	С тех пор как ей исполнилось пятнадцать лет, она всегда ходила с дедушкой в партер, и не просто в партер, а на самые лучшие места — в середину третьего ряда кресел, — которые старый Джолион задолго до спектакля заказывал у Грогэна и Бойнза по дороге домой из Сити; билеты клались во внутренний карман пальто, туда, где лежал портсигар и неизменная пара кожаных перчаток, а потом передавались Джун, с тем чтобы она держала их у себя до дня спектакля.
And in those stalls-an erect old figure with a serene white head, a little figure, strenuous and eager, with a red-gold head-they would sit through every kind of play, and on the way home old Jolyon would say of the principal actor:	И в этих креслах они терпеливо высиживали любую пьесу — высокий, прямой старик с величаво-спокойной седой головой и миниатюрная девушка, подвижная, возбужденная, с золотисто-рыжей головкой, — а на обратном пути Джолион неизменно говорил об актере, исполнявшем главную роль:
"Oh, he's a poor stick!	— Э-э, какое убожество!
You should have seen little Bobson!"	Ты бы посмотрела Бобсона!

She had looked forward to this evening with keen delight; it was stolen, chaperone-less, undreamed of at Stanhope Gate, where she was supposed to be at Soames'.	Джун предвкушала много радости от этого вечера: они пошли в театр, никому не сказавшись, без провожатых; на Стэнхоп-Г ейт и не подозревали об этом — там считалось, что Джун уехала к Сомсу.
She had expected reward for her subterfuge, planned for her lover's sake; she had expected it to break up the thick, chilly cloud, and make the relations between them which of late had been so puzzling, so tormenting-sunny and simple again as they had been before the winter.	Джун надеялась получить вознаграждение за эту маленькую хитрость, на которую она пошла ради жениха: она надеялась, что сегодняшний вечер разгонит плотное холодное облако, и их отношения — такие странные, такие мучительные за последнее время — станут снова простыми и радостными, как это было до зимы.
She had come with the intention of saying something definite; and she looked at the stage with a furrow between her brows, seeing nothing, her hands squeezed together in her lap.	Она пришла сюда с твердым намерением добиться определенности и теперь смотрела на сцену, сдвинув брови, ничего не видя перед собой, крепко стиснув руки.
A swarm of jealous suspicions stung and stung her.	Ревнивые подозрения терзали и терзали ее сердце.
If Bosinney was conscious of her trouble he made no sign.	Может быть, Босини и догадывался о том, что происходит с ней, но виду он не показывал.
The curtain dropped.	Опустился занавес.
The first act had come to an end.	Первый акт кончился.
"It's awfully hot here!" said the girl;	— Здесь страшно жарко! — сказала девушка.
"I should like to go out."	— Мне хочется на воздух.
She was very white, and she knew-for with her nerves thus sharpened she saw everything-that he was both uneasy and compunctious.	Она была очень бледна, и она прекрасно знала — нервы ее были напряжены, и ничто не могло ускользнуть от ее внимания, — что Босини и неловко и мучительно с ней.
At the back of the theatre an open balcony hung over the street; she took possession of this, and stood leaning there without a word, waiting for him to begin.	В глубине театра был балкон, выходивший на улицу; Джун завладела им и, облокотившись на балюстраду, молча ждала, когда Босини заговорит.
At last she could bear it no longer.	Наконец она не выдержала:
"I want to say something to you, Phil," she said.	— Я хотела поговорить с вами. Фил.
"Yes?"	— Да?
The defensive tone of his voice brought the colour flying to her cheek, the words flying to her lips:	Настороженная нотка в его голосе заставила ее вспыхнуть, слова сами слетели с губ:
"You don't give me a chance to be nice to you; you haven't for ages now!"	— Вы не позволяете мне быть ласковой с вами; вот уже сколько времени я…
Bosinney stared down at the street.	Босини пристально смотрел на улицу.
He made no answer….	Он молчал.
June cried passionately:	Джун горячо продолжала:
"You know I want to do everything for you-that I want to be everything to you…."	— Вы же знаете, ради вас я готова на все — я хочу быть всем для вас…

A hum rose from the street, and, piercing it with a sharp 'ping,' the bell sounded for the raising of the curtain.	С улицы донесся шум, и, смешавшись с ним, пронзительный звонок возвестил о конце антракта.
June did not stir.	Джун не шевельнулась.
A desperate struggle was going on within her.	В ее душе происходила отчаянная борьба.
Should she put everything to the proof?	Поставить все на карту?
Should she challenge directly that influence, that attraction which was driving him away from her?	Бросить вызов тому влиянию, той притягательной силе, которые отнимают у нее Босини?
It was her nature to challenge, and she said:	Не в ее характере было отступать, и она сказала:
"Phil, take me to see the house on Sunday!"	— Фил, возьмите меня в Робин-Хилл в воскресенье!
With a smile quivering and breaking on her lips, and trying, how hard, not to show that she was watching, she searched his face, saw it waver and hesitate, saw a troubled line come between his brows, the blood rush into his face.	Улыбаясь робкой улыбкой, то и дело сбегавшей с ее губ, прилагая все старания — какие старания! — к тому, чтобы он не заметил пытливости ее взгляда, Джун впилась глазами в его лицо, увидела, как оно дрогнуло в нерешительности, увидела беспокойную складку, залегшую между бровями, румянец, заливший его щеки.
He answered:	Он ответил:
"Not Sunday, dear; some other day!"	— Только не в это воскресенье, дорогая, как-нибудь в другой раз.
"Why not Sunday?	— Почему не в это?
I shouldn't be in the way on Sunday."	Я не помешаю вам.
He made an evident effort, and said:	Он сделал над собой видимое усилие и сказал:
"I have an engagement."	— Я буду занят.
"You are going to take…."	— Вы поедете с…
His eyes grew angry; he shrugged his shoulders, and answered:	Глаза Босини загорелись гневом; он пожал плечами и ответил:
"An engagement that will prevent my taking you to see the house!"	— Я буду занят и не смогу показать вам дом!
June bit her lip till the blood came, and walked back to her seat without another word, but she could not help the tears of rage rolling down her face.	Джун до крови закусила губу; она пошла обратно в зал, не сказав больше ни слова, но не смогла сдержать слезы гнева, залившие ей лицо.
The house had been mercifully darkened for a crisis, and no one could see her trouble.	К счастью, огни были уже потушены, и никто не видел ее горя.
Yet in this world of Forsytes let no man think himself immune from observation.	Но в мире Форсайтов ни один человек не может считать себя застрахованным от посторонних взглядов.
In the third row behind, Euphemia, Nicholas's youngest daughter, with her married-sister, Mrs. Tweetyman, were watching.	Из третьего ряда за ними следили Юфимия — младшая дочь Николаса — и ее замужняя сестра, миссис Туитимен.
They reported at Timothy's, how they had seen June and her fiance at the theatre.	Они рассказали у Тимоти, что видели в театре Джун и ее жениха.

"In the stalls?"	— В партере?
"No, not in the…."	— Нет, не в…
"Oh! in the dress circle, of course.	— А! В амфитеатре.
That seemed to be quite fashionable nowadays with young people!"	У молодежи теперь считается очень модным ходить в амфитеатр!
Well-not exactly.	— Да нет, не в этом дело…
In the….	Они были в…
Anyway, that engagement wouldn't last long.	Вообще вся эта история не надолго.
They had never seen anyone look so thunder and lightningy as that little June!	Маленькая Джун просто метала гром и молнии!
With tears of enjoyment in their eyes, they related how she had kicked a man's hat as she returned to her seat in the middle of an act, and how the man had looked.	Со слезами восторга они рассказали, как Джун, возвращаясь на свое место посредине действия, отшвырнула ногой чей-то цилиндр и каким взглядом ответил на хозяин цилиндра.
Euphemia had a noted, silent laugh, terminating most disappointingly in squeaks; and when Mrs. Small, holding up her hands, said:	Юфимия имела привычку закатываться беззвучным смехом, в конце неожиданно переходившим в визг, и когда миссис Смолл всплеснула руками, сказав:
"My dear!	"Господи боже!
Kicked a ha-at?" she let out such a number of these that she had to be recovered with smelling-salts.	Отшвырнула цилиндр? Юфимия начала так взвизгивать, что пришлось приводить ее в чувство нюхательными солями.
As she went away she said to Mrs. Tweetyman:	Выйдя от тетушек, она сказала миссис Туитимен:
"Kicked a-ha-at!	— Отшвырнула цили-индр!
Oh!	О-о!
I shall die."	Я больше не могу!
For 'that little June' this evening, that was to have been 'her treat,' was the most miserable she had ever spent.	Для «маленькой Джун» этот вечер, задуманный, как праздник, был самым тяжелым за всю ее жизнь.
God knows she tried to stifle her pride, her suspicion, her jealousy!	Видит бог, она делала все, чтобы задушить свою гордость, свои подозрения, свою ревность!
She parted from Bosinney at old Jolyon's door without breaking down; the feeling that her lover must be conquered was strong enough to sustain her till his retiring footsteps brought home the true extent of her wretchedness.	Прощаясь с женихом у дверей дома, Джун все еще крепилась; сознание, что Босини нужно отвоевать во что бы то ни стало, поддерживало ее, и, только прислушиваясь к его удаляющимся шагам, она поняла, как велико ее несчастье.
The noiseless 'Sankey' let her in.	Безмолвный «миссионер» открыл ей дверь.
She would have slipped up to her own room, but old Jolyon, who had heard her entrance, was in the dining-room doorway.	Она хотела проскользнуть незамеченной к себе в комнату, но старый Джолион, услышав ее шаги, вышел из столовой.
"Come in and have your milk," he said.	— Зайди выпить молока, — сказал он.
"It's been kept hot for you.	— Тебе оставили горячее.

You're very late.	Как ты поздно!
Where have you been?"	Где ты была?
June stood at the fireplace, with a foot on the fender and an arm on the mantelpiece, as her grandfather had done when he came in that night of the opera.	Джун стала у камина в той самой позе, в какой стоял ее дед, вернувшись в тот июньский вечер из оперы: поставив одну ногу на решетку, опершись рукой — о каминную доску.
She was too near a breakdown to care what she told him.	Каждую минуту готовая разрыдаться, она не заботилась о своих словах.
"We dined at Soames's."	— Мы обедали у Сомса.
"H'm! the man of property!	— Гм! У этого собственника!
His wife there and Bosinney?"	Кто там был? Его жена, Босини?
"Yes."	- Да.
Old Jolyon's glance was fixed on her with the penetrating gaze from which it was difficult to hide; but she was not looking at him, and when she turned her face, he dropped his scrutiny at once.	От глаз старого Джолиона, прикованных к внучке, было так трудно скрыть что-нибудь; но в эту минуту Джун не смотрела на деда, а когда она повернулась к нему, старый Джолион сейчас же опустил глаза.
He had seen enough, and too much.	Того, что он видел, было достаточно, вполне достаточно.
He bent down to lift the cup of milk for her from the hearth, and, turning away, grumbled:	Старый Джолион нагнулся к камину достать молоко и, отвернувшись, проворчал:
"You oughtn't to stay out so late; it makes you fit for nothing."	— Не надо так поздно засиживаться в гостях: ты совсем расклеилась.
He was invisible now behind his paper, which he turned with a vicious crackle; but when June came up to kiss him, he said:	Он закрылся газетой, сердито зашуршав страницами; но когда Джун подошла поцеловать его, старый Джолион сказал
"Good-night, my darling," in a tone so tremulous and unexpected, that it was all the girl could do to get out of the room without breaking into the fit of sobbing which lasted her well on into the night.	«Спокойной ночи, родная!» таким взволнованным, таким необычным для него голосом, что девушке не оставалось ничего другого, как поскорее выйти из комнаты, чтобы не разразиться при нем рыданиями, которые стихли в ее спальне только поздно ночью.
When the door was closed, old Jolyon dropped his paper, and stared long and anxiously in front of him.	Когда дверь за Джун затворилась, старый Джолион бросил газету и уставился прямо перед собой долгим, тревожным взглядом.
' The beggar!' he thought.	"Негодяй! — думал он.
' I always knew she'd have trouble with him!'	— Я так и знал, что она хлебнет с ним горя!"
Uneasy doubts and suspicions, the more poignant that he felt himself powerless to check or control the march of events, came crowding upon him.	Тревожные мысли и подозрения, тем более мучительные, что он чувствовал себя бессильным остановить или повернуть по-своему ход событий, надвинулись на старого Джолиона со всех сторон.
Was the fellow going to jilt her?	Уж не собирается ли этот субъект играть ею?
He longed to go and say to him:	Ему хотелось пойти и крикнуть:
"Look here, you sir!	"Эй вы, сэр!

Are you going to jilt my grand-daughter?"	Уж не собираетесь ли вы играть моей внучкой?"
But how could he?	Но разве это возможно?
Knowing little or nothing, he was yet certain, with his unerring astuteness, that there was something going on.	Зная мало, вернее, ничего не зная, он все же с безошибочной проницательностью чувствовал что-то неладное.
He suspected Bosinney of being too much at Montpellier Square.	Он подозревал, что Босини слишком зачастил на Монпельесквер.
'This fellow,' he thought, 'may not be a scamp; his face is not a bad one, but he's a queer fish.	"Может быть, он и не мерзавец, — думал старый Джолион. — У него хорошее лицо, но что-то странное в нем есть.
I don't know what to make of him.	Я не понимаю этого человека!
I shall never know what to make of him!	И никогда не пойму!
They tell me he works like a nigger, but I see no good coming of it.	Говорят, он работает как вол, но ничего путного из этого пока что не получается.
He's unpractical, he has no method.	Он совершенно непрактичный, беспорядочный.
When he comes here, he sits as glum as a monkey.	Приходит сюда и сидит, как — сыч.
If I ask him what wine he'll have, he says:	Спросишь, каким вином его угостить, отвечает:
"Thanks, any wine."	«Благодарю вас! Все равно!»
If I offer him a cigar, he smokes it as if it were a twopenny German thing.	Предложишь сигару — он курит ее с таким видом, словно это дешевая немецкая гадость.
I never see him looking at June as he ought to look at her; and yet, he's not after her money.	Я никогда не замечал, чтобы он смотрел на Джун так, как ему полагалось бы смотреть; а между тем, он не гонится за ее деньгами.
If she were to make a sign, he'd be off his bargain to-morrow.	Достаточно одного ее знака, и он сейчас же вернет ей слово.
But she won't-not she!	Но она никогда не пойдет на это никогда!
She'll stick to him!	Будет цепляться за него!
She's as obstinate as fate-She'll never let go!'	Упорная как рок! Она от него не отступится!"
Sighing deeply, he turned the paper; in its columns, perchance he might find consolation.	Глубоко вздохнув, старый Джолион взялся за газету; может быть, хоть здесь он найдет утешение.
And upstairs in her room June sat at her open window, where the spring wind came, after its revel across the Park, to cool her hot cheeks and burn her heart.	А Джун сидела у себя в комнате, и весенний ветерок, набушевавшись вволю в парке, врывался в открытое окно, охлаждая ее пылающие щеки и сжигая ей сердце.