Борис Верхоустинский - Лесное озеро (сборник)

— Естя.

— Поедемте, — глядя в упор на Эмму Гансовну, предлагает Марк Павлович. — Воли хочется!.. Убежать, удрать за тридевять земель…

Он выпивает полстакана коньяку; Эмма Гансовна тоже наливает себе английской горькой и смешивает с лимонадом. Выпив, она смеется.

— Поедемте! — говорит он.

— Поедемте!

Она со смехом бежит по узкому песчаному валу; Марк Павлович — за ней. Голубая кофточка Эммы Гансовны мелькает среди деревьев.

Сбежав под откос, Эмма Гансовна останавливается, ждет спутника. Перед ними ручей. Марк Павлович подает Эмме Гансовне руку, помогает перейти ручей по камням.

Деревня на крутом берегу; к реке сползает тропинка, словно запыленная лента. На берег втащено несколько челнов, Марк Павлович стаскивает один челн с песка, вычерпывает деревянным ковшом воду.

— Готово!

Эмма Гансовна, аккуратно приподняв юбку, входит в челн, садится на корму. Под сильными взмахами весел челн стремительно несется по реке. Деревня скрывается за поворотом — справа поля, слева лес.

Марк Павлович складывает весла.

— Вот я и похитил вас! Вот мы и свободны!

Он опять берется за весла. Эмме Гансовне нравится его молодое лицо — серые насмешливые глаза, высокий лоб, тонкий нос.

Он закуривает папиросу.

— А ей Богу, я в вас влюблен, хоть повесьте. И немудрено: у меня жизнь плохо сложилась. Вся молодость испорчена, черт его знает. Жена, понимаете ли, на днях приедет.

— Разве вы женаты?

— В том-то и сила, что и ребенок есть. Но с женой не живу: бабища старая, толстая и стерва. Куда ни переведусь, пронюхает, приедет — загнет скандал. Все летит вверх тормашками. Перевожусь в другую губернию, а моя драгоценная супруга по следам. Так и маюсь. Повенчался я с ней, будучи студентом, — квартирная хозяйка… Развода просил, не дает. Опошлила меня, старая чертовка, веру в жизнь вырвала…

Он приналегает на весла. В светлой воде видно песчаное дно, ракушки, полузакрывшиеся в песок.

— Пристанем?

— Зачем?

— Побродим по лесу.

Не дожидаясь ее согласия, он круто поворачивает к берегу; шуршит камыш. Марк Павлович выскакивает из челна, подает руку Эмме Гансовне. Они идут к березовой рощице; закатный свет играет алым румянцем на белых стволах.

Эмма Гансовна в маленьких желтых башмачках; вся она розовая, златокудрая, нежная. И хочется Марку Павловичу о чем-то ей сказать, но о чем — он не знает и сам.

Они садятся под березою. Выпитое вино слегка кружит их головы; шорох листвы, пение птиц наполняют сердца неясною тревогой, сладкою грустью.

Он берет ее золотистую руку с обручальным кольцом на пальце и целует. Она не отнимает руки. Тогда он наклоняется над ее лицом, прикасается губами к ее губам.

Она, выведенная из забытья, поднимается на ноги и торопливо возвращается к челноку.

— Эмма!

Она не оборачивается.

— Эмма Гансовна!

Она, не глядя на него, спрашивает:

— Что?

— Да вы не бойтесь меня… Если оскорбил вас, то простите.

Она прыгает в челнок, он качается. Марк Павлович поддерживает его за борт, чтобы она не упала.

Оттолкнув челнок от берега, Марк Павлович вскакивает в него; шуршит камыш, журчит вода. Откуда-то вылетает чайка и с жалобным криком несется над рекой.

— Ай, да зелено-вино! — шутит Марк Павлович. — Крутит оно головы изрядно… Я таки выпил лишнего, надо сознаться.

Плюнув на ладони, он гребет против течения. Эмма Гансовна смотрит в реку: вот проплыла вереница пучеглазых ершей — колючая рыба…

Свет меркнет, солнце уходит за леса. Уплыли далеко, а течение у реки, оказывается, довольно быстрое.

— Поторопитесь!

— Супруга побаиваетесь? — злобно усмехается Марк Павлович.

Она молчит. Он думает про нее: в этой миловидной женщине много лжи, скрытости и коварства, она — змейка, ползет, изгибается всем телом, высматривает, хищница, кого бы ужалить. Но — странно! — именно это и влечет к ней — нежная змеиность.

— Вы полагаете, я и действительно в вас влюблен? — приподымает он весла. — Черта с два!

Он сердито взмахивает веслами.

— Немки чужды душе славянина. У вас снаружи — цирлих-манирлих, а внутри — ложь. Вы не обижайтесь. У вас все размеренно и осторожно. А по-моему, коли так, то так, а то и ребенка об пол…

Она с беспокойством смотрит на темнеющую воду.

— Гребите скорее.

— Как могу, так и гребу.

Она, дрогнув бровями, потупляет глаза и перебирает пальцами кружева рукавов.

— Не сердитесь, Марк Павлович, я вам ничего не сделала дурного.

Он угрюмо замолкает.

— Эм-ма! — слышится издалека мужской голос. — Эм-ма!

Она не отзывается.

— А когда ваша… ваша жена приедет?

— Скоро. Точно не знаю.

Эмма Гансовна со вздохом говорит:

— Ужасно быть связанным с нелюбимым человеком.

— Спущу ее с лестницы, тогда узнает, где раки зимуют! — угрожающе произносит Марк Павлович.

— Эм-ма! Эм-ма! — кричит вдали управляющий.

Они подплывают к деревне. Эмма Гансовна выходит на берег первая, Марк Павлович втаскивает челнок и догоняет ее.

На валу их встречает управляющий и раздраженно заявляет жене:

— Das ist unbescheiden! Что-нибудь одно, Эмма, — или веселиться на пикнике или ездить на лодке.

Она плотно сжимает пунцовые губки. Марк Павлович испытывает враждебное чувство к мужу — деревянный чурбан! Неужели этому неуклюжему, пахнущему сапогами и потом мужлану принадлежит грациозная Эмма!

Он поднимает валяющийся на земле прут, хлещет по зеленым побегам елок.

Отец Аввакум спрашивает Эмму Гансовну:

— Куда вы пропали? Беглянка! Муж весьма беспокоился… Ха-ха! Чайку не желаете ли?

Она отказывается. Марк Павлович откупоривает бутылку пива и пьет. «Скажет Эмма, что я ее целовал или нет?» — тревожит его сомнение.

— Сыграй, батя! — обращается он к отцу Аввакуму. — Вышиби слезу из меня…

Отец Аввакум берется за скрипку. Но не печалью, а буйною радостью пролетает песнь по древнему городищу, как весть о торжестве жизни над смертью. Живи, пока живется; люби, пока любится! — мудрость ясна. «Эмма не скажет никому!» — уверенно думает Марк Павлович. Ему приятно, что между ним и златокудрою женщиной есть маленькая, красивая тайна. «Она не скажет, не скажет никому!»

…Солнце закатилось и, как боевой петух, раскинуло по небу вырванные с кровью перья.

— А не пора ли, господа, и домой?

— Да, да.

— Погуляли!

— Лука! — кричит управляющий. — Закладывай лошадей, а Сидор пусть за самоваром придет да за вещами.

И вот — все спускаются обратно с древнего городища: впереди Лука с самоваром, за ним участники пикника. На валу остаются пустые бутыли и корзины из-под уничтоженных припасов.

Марк Павлович садится в тарантас с отцом Аввакумом и с Эммой Гансовной. Управляющий едет в другом тарантасе с помещицами.