Борис Верхоустинский - Перед половодьем (сборник)

Осенний ветер зол и дик — свистит и воет. Темное небо покрыто свинцовыми тучами, Волга вспененными волнами. Как таинственные звери, они высовывают седые, косматые головы из недр темно-синей реки и кружатся в необузданных хороводах, радуясь вольной вольности и завываниям осеннего ветра.

Медленно и важно пробирается среди разнузданных волн белый пароход с двумя угрюмыми трубами. Круглые окна кают — безжизненные глаза, красные лопасти двух колес — могучие лапы, — пароход нем и равнодушен, как судьба. Режет темно-синюю воду гордою грудью и оставляет за собой две глубокие раны на теле реки. Весь он упорство: и спасательные круги, и красные ведра, в строгом порядке развешанные вдоль бортов, и глухое, железное сердце, мерно вздрагивающее где-то в машинном отделении. Только белая, грациозная лодка на носу парохода — как скорбная невеста, украденная злым волшебником из родимого терема.

А вот и сам он, безжалостный чародей, пленивший речную красавицу. В синеньком драповом пальтеце и с озябшим носом — пуговкой; стоит около капитанской рубки и от холода ежится; черные ленты матросской шапочки печально развеваются по ветру, задевая посиневшее личико ребенка раздвоенными концами. И уже маленький человек собирается заплакать, хотя на черном околышке шапочки красуется золотистая надпись «Виктор», что значит — победитель.

Вдруг — порыв осеннего ветра: в бок судна — высокие волны, а с маленьким человеком — несчастие. Матросская шапочка срывается с головы, взлетает до крыши капитанской рубки и, несколько раз перевернувшись в воздухе, словно недоумевая, куда ей дальше направиться, стремительно падает за борт, в темно-синюю воду. Хороводы вспененных волн обдают ее брызгами, а осенний ветер трубит гордо и торжественно. Веселая шутка им сыграна — есть что порассказать мудрым елям-монахиням в далеком темном бору.

Маленький человек сначала столбенеет от неожиданности, а потом, взявшись за белокурую головку обеими руками, разражается безутешными рыданиями:

— Ой… ой! Ой… ой!

Какое страдание!

Ведь, маленький человек так любил эту шапочку, что не променял бы ее ни на бриллиантовую звезду, ни на трон восточного деспота.

— Ой… ой! Ой… ой!

Милая золотистая надпись! Милая лента с раздвоенными концами! Было много — и нет ничего. Сокровище навеки утрачено.

Маленький человек утирает кулачками катящиеся из глаз горькие слезы. Внезапно над его ухом раздается пронзительный свисток. Мальчик с изумлением обертывается и глядит на коренастые трубы, — ему кажется, это они так хрипло свистят, потому что они большие и черные. Вероятно, некий усатый дядя не на шутку разыгрался. Однако, надо проверить. Раз-два… Влезает на скамью, прислоненную к капитанской рубке, и заглядывает через стекло. Так и есть — два дяди, низкий и высокий… Низкий дергает какую-то проволоку, а высокий вертит красивое колесо с медными ручками. Ого! Заметили его и сердито переглянулись… Высокий даже погрозил пальцем. Надо бежать — чего доброго, еще изловят и выбросят в темно-синюю воду, а не то наточат широкие ножи и зарежут, как бабушкина козлика серые волки…

Мальчик поспешно слезает со скамьи и собирается дать тягу, как вдруг на его плечо ложится широкая ладонь, а грубый голос ласково спрашивает:

— А где, малыш, твоя матка?

От дяди разит водкой и табаком, но по тому, как он положил руку на плечо, маленький человек заключает, что дядя добрый:

— Моя мама внизу… Спит на диванчике. Это не ты свистел?

— Нет, не я! — отвечает загорелый дядя, — я — матрос, свистят капитаны, помощники и лоцманы. Пойдем, малыш, к матке.

— Не пойду, я шапку потерял… Мама рассердится.

— О, черт побери! — негодует дядя. — Твоя матка круглая дурища, — накося, выпустила такого сопляка на палубу… Долго ли до греха в непогодь!

И дюжими руками берет в охапку маленького человека.

— А ты меня не зарежешь? — подозрительно осведомляется мальчик.

Матрос заливается добродушным хохотом:

— О, черт побери!.. Важнецкая колбаса выйдет… Ха-ха-ха!

Но маленький человек слышит, как бьется сердце матроса, и не верит ему.

— Врешь ты… Дай-ка я тебя в щечку поцелую.

Матрос покорно наклоняет кудлатую голову:

— От-то вражий сын! Валяй… Экий, брат, ты синеглазый бесенок. Как кличут?

Вместо ответа — звонкое чмоканье:

— Ф-фуй! какие кусачие, как щетки!.. Хочешь, я тебе и ручку поцелую?

Матрос смущается.

— Ну, вот. Ну, что ты!.. Да, Господь с тобою!

Но маленький человек уже прильнул к загорелой руке алыми губами:

— Ты хороший, дядя, я знаю. Жаль мне тебя: у тебя сапоги с дырочками…

Матрос растроган, а на душе мальчика светло и печально. Вот глупости! Вот вздор! Шапка с золотистою надписью ему совсем не нужна. У него есть соломенная шляпа с красными лентами и меховая шапочка, в которой он похож на всамделишного солдатика.

…Спускаются по винтовой лестнице в общий зал 2-го класса.

У дверей матрос бережно ставит мальчика на пол и грустно говорит:

— Ну, прощай, пострел… Мотри, не вылазь боле на палубу: капитан крепко ругается — бесприсмотренным детям нету входа, воспрещается.

И нежно гладит белокурую головку корявыми пальцами, а смутная тревога медленно подползает к матросскому сердцу и щемит его и сжимает: впереди что-то неотвратимое, но что — неизвестно.

Маленький человек, войдя в залу, ищет глазами мать, но ее нет, вероятно, все еще спит в каюте. Ну, и пускай, тем лучше: час возмездия за утраченную шапочку отдаляется.

Присаживается на диван, обитый коричневым бархатом, и прислушивается, как два толстых дяди с массивными золотыми перстнями на гадких жирных пальцах оживленно беседуют о какой-то Холере и сапожнике, заживо похороненном в братской могиле. Там он очнулся и, кое-как выкарабкавшись из земли, побежал в город с яростными криками: «Бить докторов! Живых зарывают!» Люди взбунтовались, разбили бараки и убили фельдшера с сиделкой, а больных растаскали по домам.

Маленький человек затаивает в груди дыхание, широко открывая изумленные глаза.

— Не кушай яблок, — умрешь!

— Не пей, не спросись, — умрешь!

— Придет Холера и унесет тебя!

— Ого, — вот как, значит, мама не врет… Холера — длинная, черная, от нее бегают, от нее падают в корчах и навсегда засыпают. Вероятно, ее замок на высокой горе — кругом темные пропасти и нет дорог. Ест маленьких мальчиков, запивает кровью хохотуний девочек, как в какой-то страшной сказке. Еще она любит играть отрубленными головами, словно мячиками, и злобно хохотать при этом.

Внезапно мысль маленького человека переносится к свету: стемнело, вспыхивают электрические лампочки. Хорошо бы сломать вот это, с розовым абажуром в виде цвета. Странная штучка в ней: не то нитка, не то проволочка, не то серебряная паутинка. Горит, а не сгорает; спички сгорают, а она нет. Почему так?