Борис Верхоустинский - Лесное озеро (сборник)

Подвергнуться еще раз такому укусу Кука вовсе не намерена. Она уходит к ручью, журчащему невдалеке.

Между высоких берегов протекает извилистый ручей, звенит, балуется с камнями, пересмехается, — между высоких берегов, на желтом песке… Сосны и темные ели и узловатые березы слушают его безумолчные песни, а ему и любо — сверкает под солнцем, пенится, убегает вдаль, к студеному озеру.

Кука спрыгивает под обрыв и садится на землю, спустив ноги в ручей. Эва, как прильнул, обрадовался! Уже так-то ему, светлому, хочется смыть с них всю грязь, все соринки, все мусоринки, что кипит, ворчит и торопится — а вдруг, дескать, Кука уйдет, и он не успеет обласкать ее вдоволь.

Но Кука сидит смирнехонько и думает. И думает она длинные, широкие думы: отчего деревья растут? Почему птицы поют? Кто повесил на небе солнце? Где живет леший и чем кормится?

— Кха! Кха! — гремит за ее спиною. Кука оборачивается — никого, но кто-то стоял совсем рядом и покашливал.

Она притворяется, что ничего не расслышала, и опять смотрит в безостановочный ручей.

— Кха! Кха! — повторяется кашель за ее спиною. Кука сердится. Ну, кто там, что ему надо от нее? Почему прячется?

— Ты кто? — спрашивает Кука, не повертываясь к кашляющему.

— Ты кто? — звонко и насмешливо откликается эхо.

— Да, кто ты?

— Да, кто ты? — передразнивает эхо.

Кука видит, что разговоры излишни, и замолкает, но только что принимается за длинные широкие думы, как кашель за ее спиной возобновляется. «Леший! — в ужасе соображает Кука. — Он меня хочет съесть».

Она мгновенно вскакивает на ноги, грибы вываливаются из подола в ручей и уплывают, но Куке не до них, она несется стрелой по крутизне берега. По ее пятам гонится огромный мужик, весь обросший шерстью, с здоровенной дубиной в руке. Кука не видит его, но знает наверняка, что он за ней гонится и что он такой страшный на вид. Леший! Конечно, леший!

Весь лес ополчается на бегущую Куку. Ветви бьют ее по лицу, травы сплетаются вокруг ее ног и норовят уронить наземь, с сосен сыплются шишки, ольшаник непролазною стеной становится на ее пути, а в босую подошву вонзается заноза. Изнемогая, Кука замедляет бег, но странно леший ее не убивает, хотя он, должно быть, совсем — совсем настиг, совсем рядом.

Кука начинает сомневаться: да правда ли? Может, и лешего-то нет… Солнце, чай, еще не закатилось, а лешаки гуляют больше по ночам. Тогда они кричат, пищат по ребячьи, аукаются.

Кука смело останавливается и, на всякий случай крепко сжав свои маленькие кулаки, повертывается лицом к мужику с дубиной. Так и есть — его и в помине нет… Глупая, глупая, зря занозила ногу…

Прихрамывая, она продолжает свой путь шагом… Деревья редеют, сейчас будет озеро. Она окончательно успокаивается, — и как это можно было испугаться лешего… Ф-фу ты! Лешаки же всегда озорничают по ночам.

А вот и озеро. Лес обрывается, внизу серебрятся спокойные воды. Слабые волны лениво наползают на прибрежный песок, шуршат тростниками, певуче плещут и отползают обратно в свое спокойствие.

Озеро большое, противоположный берег теряется вдали; когда бывают туманы, даже смутных очертаний его не видать. Белые чайки носятся над светозарной равниной, то нырнут в нее, то взметнутся высоко-высоко, серебристая чешуя пойманной рыбы блестит в черном клюве окрыленной рыбачки.

Кука выходит на прибрежный песок, босые ноги оставляют на нем глубокие отпечатки.

Пылающее солнце низко повисло над озером и протянуло к нему бессчетное множество лучей. Ни тучи, ни облачка на неомраченном небосклоне.

Кука отеняется ладонью от солнца и всматривается вдаль. На озере чернеет челнок.

— Де-да! — радостно кричит Кука…

Сидящий в челноке рыбак не слышит ее крика. Тогда она снимает с себя платье, обматывает его вокруг головы и смело входит в камыши.

На добрые полверсты залегла с этого берега песчаная отмель, Кука долго идет, но вода не добралась и до пояса. Книзу ногам очень холодно, там бьют студеные ключи, питающие подземною влагой лесное озеро, но наверху, согретое солнцем, оно тепло.

Когда скрываются в воде маленькие груди Куки, идти тяжелей, озеро выталкивает Куку, ключевые потоки норовят сбить ее с ног, закружить и унести к безднам, но она упорно борется и отважно пробирается вперед. Неожиданно почва ускользает из-под ее ног, — Кука дошла до конца отмели, дальше страшная глубина. Отлично! Теперь Кука поплывет.

Она плавает по-лягушачьи, вздымая руками и ногами тысячи сверкающих брызг, и кричит:

— Де-да!

Рыбак в челноке, под ласковым солнцем, не слышит ее. Хорошо же, Кука напугает его, она подплывет к челну и раскачает утлое суденышко.

Кука старается плыть бесшумно, чтобы привести проказу в исполнение. И любо ей, что под нею неведомая глубь, в которой бог весть что скрывается. Может быть, она плывет над дремучим лесом, где рыскают невиданные звери, и где на ясных полянах растут прекрасные цветы. Незаметно для самой себя, Кука приближается к челну. Ах ты, миленький деда! Сидит на скамеечке, сжал старческими губами потухшую трубку и храпит, а у ног его лежат размотанные сети. На деде широкополая соломенная шляпа, пестрядинные порты и ситцевая рубаха, не то серая, не то желтая, так выцвела, что и не разобрать. Милый деда!

Кука ухватывается за корму и начинает ее раскачивать, но — нет! Жаль будить деда, лучше сделать так: сесть на нос и потихоньку увезти старичка к берегу. То-то будет смеху.

Кука влезает в челнок, берет весло и гребет к берегу, к тому месту, где стоит их избушка. Кука живет вдвоем с дедом, сторожащим лесные угодья одного великого и всемогущего человека, которого дед зовет Генералом. Леса и поляны, ручьи и озера, птицы и рыбы — все принадлежит Генералу, он сильнее лешего, водяного, шишиг, кикимор и белого кречета. Кука боится ужасного Генерала, да оно и понятно: Генерал, должно быть, высоченный-превысоченный, превыше берез и сосен. Когда ему хочется есть, он съедает сто коров и запивает сотнею ведер ключевой воды, а потом, как медведь, уходит в свою пещеру и спит там без просыпу сто суток.

Кука в раздумье подгребает к берегу. «Ш-ш-ш!» — шуршит тростник, раздвигаемый челном. Челн врезается в песок и с легким толчком замирает.

Нагая Кука выскакивает на берег, поспешно надевает на себя платье и, как ни в чем не бывало, уносится по тропинке к избушке, перед которой держится на сваях.

В избушке Кука садится на скамью, против окна, и принимается выковыривать дедовым шилом из ноги занозу. Морщится, хмурится, потому что больно, но вытащить надо, а то нога распухнет и нельзя будет бегать.

В самый разгар неприятной работы дверь избушки открывается, на пороге показывается дед. Он что-то бормочет себе под нос, чем-то смущен…