Марк Криницкий - Ангел страха. Сборник рассказов

— Помилуй, помилуй! — кричал он жалобным, гнусавым голосом и странно тряс своею серой, всклокоченною головою.

— Помилуй, Керемет, помилуй! Неужели ты не знаешь, что здесь самые жирные во всей округе куры? Ай-ай, Керемет! Ты бы шел туда, где люди и без того дохнут с голоду: там тебе была бы хорошая пожива. Там много стариков и старух, едва передвигающих от голода ноги, там много мальчиков и девочек, умирающих от болезни рта. Ты бы должен это знать, Керемет, потому что сейчас холодно, ох, как холодно, и мы все замерзаем. Когда я шел сюда, трещали от мороза деревья; по ночам из оврагов подымается снежная буря. Ах, сколько она губит людей и лошадей! Сколько по дорогам покойников. Ах, как страшно в лесу и по дорогам!.. А здесь хорошо, и варится мясо. Здесь много людей, и все сыты. А еще сколько здесь кур и гусей. Мц… мц… И овец, и коров, и быков, и лошадей… Ха-ха-ха!

Большой Семен добродушно посмеялся и потряс головою. И Елышу казалось, что в открытую дверь из лесу тоже кто-то смеется буйный и веселый, и, как дитя, хлопает в ладоши.

— Глуп ты, Керемет! Ай, глуп! И Бог, а глуп. Неужели я должен тебе рассказывать, какой вкус у кур? Мц… мц… Если бы я мог есть кур каждый день! Увы, увы, я ем один хлеб с водою! Если бы, по крайней мере, у меня были деньги. Например, сейчас мне нужно, очень нужно тридцать копеек. Где мне взять тридцать копеек? Керемет велит хозяину дать мне тридцать копеек, и я очень удивляюсь, что хозяин этого не слышит. Я хочу плевать на огонь этого человека, который не понимает самых простых слов. Тьфу, тьфу!

Но в это время отец подал ему что-то завернутое в красный лоскуток. Старый волшебник пересчитал, зачмокал своим беззубым ртом и забормотал дальше:

— Я ведь говорил тебе, Керемет. Вот погоди, завтра мы заколем тебе жеребенка, самого лучшего во всей округе жеребенка. Не старую слепую лошадь. Э, нет! Ты садись себе на нее и уезжай. Я даю тебе хороший совет.

Но в открытую дверь кто-то по-прежнему смеялся и буйно хлопал в ладоши.

Начали варить мясо. Елыш смутно чувствовал как кто-то всунул ему полусонному в рот теплый кусок курятины. Он судорожно, вместе со слезами, проглотил и снова впал в тяжелое забытье…

— Вставай! — услышал он вдруг над собою голос отца. — Поедем Карабаша кричать.

Елыш открыл глаза и увидел, что их дом полон мужчин и женщин.

В сенях стоял его старший брат Степан, который пришел с русской стороны. Он был крещеный и жил по-русски. Елыш любил его за то, что у него в доме была русская печь, медный самовар и чайная посуда. По обыкновению, он хотел к нему приласкаться, но на этот раз глаза Степана были сердитые.

— Э, уйди! — сказал он. — Не то и тебя приколю вместе с лошадью.

Елыш увидал у него в руках острый длинный нож, которым режут овец. На дворе, шурша соломой, крутила метель. Степан вышел из сеней вслед за ним. Несколько собак кинулись ему навстречу и стали лизать его руки.

— Почуяли! — злобно проворчал он и подошел к Пегому, который дожидался, заложенный в сани.

— Такую лошадь резать! — продолжал он, обращаясь к отцу, и похлопал Пегого по крупу. — Давай лучше менять. Ни за что пропадет лошадь.

— Пускай! — сказал отец слабым голосом и тоже положил руку лошади на круп.

Пегий повел шерстью и начал дрожать всем телом. Собаки подняли протяжный вой.

— Чует свою смерть, — заметил Степан.

— Ничего не поделаешь! — вздохнул отец. — Садись, Елыш! Поедем Карабаша кричать.

— Эх, хороша лошадь! — крикнул Степан, отворяя ворота. — Колоть жалко. Продай: я тебе старую дам да еще приплачу.

— Нельзя! — усмехнулся отец и, ударив вожжами, крикнул:

— Н-но, поезжай!

Пегий разом вынес их из ворот и помчал по просеке.

— Куда едешь? — в страхе закричал Елыш, прижимаясь к отцу.

— А на кладбище, — отвечал тот смутным голосом. — Все за тем же… Карабаша кричать.

— Карабаш ведь помер.

— Он услышит… Семен сказал: покричи, он услышит.

— Отец, что это? — спросил Елыш, в страхе указывая на придорожные пни и кусты, где мелькало что-то черное.

— Где? — глухо шепнул отец и придержал лошадь.

Метель еще сумрачнее загудела в верхушках сосен.

— Напрасно Степана не взял, — также глухо пробормотал отец. — Теперь в лесу смерть.

— Э, да это наши собаки, — весело добавил он.

Две собаки молча, поджав хвосты, подбежали к саням.

Отец смерил глазами черную даль и снова задергал вожжами.

— Н-но, пошла!

Снова началось мелькание в кустах. Елыш явственно видел, как кто-то с остроконечной головой перебежал дорогу и упал в кусты.

— Кто это? — прошептал Елыш.

— Это метель, — сказал отец, — видишь, еще метет. Тяжело ехать.

На опушке он опять задержал лошадь и долго глядел назад в лес.

— Миколай — бог сердитый, — сказал он в задумчивости; потом вылез из саней и, утопая в глубоком снегу, стал поправлять лошади подпругу.

Елышу сделалось жутко.

— А кладбище где? — спросил он робко из саней.

— Там.

Отец неохотно махнул рукой в сторону поля. Елыш хотел посмотреть, не видно ли кладбища, но вьюга, тянувшая оттуда, слепила ему глаза. Напрасно силился он рассмотреть хоть что-нибудь. Там, за полем, была русская сторона, там жил строгий бог Миколай, от которого чуваши прятались по лесам, там жила и добрая Тора-Аможе.

«Отчего она не приходит к чувашам в лес?» — подумал Елыш с недоумением.

Отец присел на край саней и тоже стал глядеть в сторону поля. Елыш знал, что он боится ехать на русскую сторону.

— Чего не едешь? — спросил он отца.

Тот молча вздохнул. Только слышно было, как сыплет снегом метель да стонут верхушки сосен.

Елыш вспомнил Карабаша, с которым бывало ходил на русскую сторону к брату Степану. Тот бывало тоже подолгу сидел на опушке леса и глядел вдаль, туда, где змеилась дорога. И его также спрашивал Елыш:

— Чего не идешь?

Но Карабаш тоже молчал. Теперь он лежит на русской стороне. Там же будет лежать и отец и он, Елыш. Там за полем, на кладбище, лягут все чуваши.

И туда теперь глядели молча, каждый с своими думами отец и сын.

— Зачем Карабашу в уши желтую нитку клал? — спросил Елыш, который давно хотел спросить, зачем затыкая мертвому Карабашу уши.

Отец угрюмо помолчал.

— Зачем? Так надо. Покойники спрашивать будут: «Ни слыхал ли чего? Не несут ли кого? Много ль остается чуваш?» А Карабаш говорит: «Я не слыхал; у меня желтая нитка в ушах. Чуваш еще много».

— А зачем покойники спрашивают?

— Вот, зачем! Спрашивают… Им надо… Они не любят чуваш, завидуют … Им дарить надо… много дарить… денег класть… хлеба класть… табак класть… Карабашу лошадь резать надо… Карабаш злой теперь… Ух, злой!

Елыш вспомнил, какой всегда был добрый Карабаш, и ему стало страшно от такой перемены с братом.

«Умирать не надо, — решил Елыш. — И на ту сторону ездить не надо».