Джордж Джиссинг - Мученики пера

Дня два онъ не говорилъ съ женой — и она была такъ возмущена его поведеніемъ, что хотѣла совсѣмъ уйти отъ него къ матери; но онъ казался такимъ потеряннымъ и убитымъ, что жалость пересилила въ ней оскорбленную гордость. Поздно вечеромъ она вошла въ кабинетъ и нашла мужа праздно сидящимъ въ креслѣ.

— Эдвинъ, что я сдѣлала, что ты такъ обращаешься со мною? Я не понимаю твоего поведенія.

— Мнѣ кажется, что ты вообще очень мало способна понимать меня. Пока была надежда, что дѣла мои пойдутъ хорошо, ты относилась ко мнѣ сочувственно; а какъ только оказалось, что впереди у меня нѣтъ ничего, такъ между нами словно что-то прошло. Вмѣсто того, чтобы поддержать меня твоею любовью, твоею лаской, ты стараешься показать, что тебѣ нѣтъ дѣла до моихъ заботъ, уходишь отъ меня на цѣлые дни. Твоя любовь не

выдержала испытанія, я не нашелъ у тебя поддержки. Кромѣ тягости неблагодарной работы, я долженъ еще переносить твою возростающую холодность.

Въ первую минуту Эми не нашлась, что отвѣтить, озадаченная неожиданностью и страстностью этого обвиненія. Причины, вызвавшія у Рирдона эту вспышку, были очень сложны. Онъ выражалъ то, что дѣйствительно думалъ и чувствовалъ, но, помимо того, ему казалось, что только такимъ образомъ можно заставить Эми понять, какъ онъ страдаетъ; онъ уже испыталъ, что любовь и ласки не дѣйствуютъ на нее. Онъ надѣялся, что она станетъ оправдываться, и въ этомъ оправдываніи скажется чувство къ нему, котораго онъ стыдился выпрашивать. Но Эми только холодно спросила:

— Когда-же я выказывала, что мнѣ нѣтъ дѣла до тебя? Развѣ я не дѣлила твою нужду?

— Дѣлила, но неохотно, и всегда показывала это. Я не помню ни одного слова одобренія и помню очень много словъ, которыя дѣлали для меня борьбу съ обстоятельствами тяжелѣе.

— Въ такомъ случаѣ, для насъ самое лучшее — разстаться. Если ты этого добиваешься, то отчего не скажешь прямо? Кто-нибудь пріютитъ меня.

— И ты, конечно, разстанешься со мною безъ всякаго сожалѣнія, и пожалѣешь развѣ только о томъ, что связана со мною.

— Думай что хочешь, я не стану оправдываться.

— Ты не признаешь за собою вины? Ты полагаешь, что я просто въ дурномъ расположеніи духа?

— По правдѣ сказать, — да. Я признаю, что твое положеніе тяжело, но это не резонъ, чтобы сваливать всю вину на меня. Я исполняла мои обязанности. И, наконецъ, развѣ обязанности только съ моей стороны?

Рирдонъ взглянулъ на нее и отвернулся. Онъ понялъ, что они менѣе чѣмъ когда-либо способны понимать другъ-друга, и раскаялся въ своей вспышкѣ. Гнѣвъ и упреки только отталкивали ее, тогда какъ мягкія и любящія рѣчи, можетъ-быть, вызвали-бы у нея ласки, которыхъ онъ жаждалъ.

Эми ушла. Была уже ночь; огонь въ каминѣ погасъ; Рирдонъ продолжалъ сидѣть въ холодной комнатѣ. Въ головѣ его опять бродила мысль о самоубійствѣ. Зачѣмъ жить, если онъ потерялъ любовь своей жены, если умственное безсиліе дѣлаетъ его неспособнымъ даже зарабатывать средства къ жизни? Къ ребенку своему онъ не чувствовалъ большой привязанности, и о будущемъ его думалъ скорѣе со страхомъ, чѣмъ съ удовольствіемъ.

Часы въ мэрилебонскомъ рабочемъ домѣ били два, когда дверь отворилась и опять вошла Эми. Она была въ шлафрокѣ и волосы ея были убраны на ночь.

— Что ты сидишь здѣсь? спросила она уже не тѣмъ голосомъ, какимъ раньше говорила.

Мужъ взглянулъ на нее и замѣтилъ, что глаза ея покраснѣли и опухли отъ слезъ. Онъ всталъ и подошолъ къ ней.

— О чемъ ты плакала, Эми?

— Мало-ли о чемъ!

— Скажи мнѣ, любишь ты еще меня, или бѣдность убила любовь?

— Кто-же тебѣ сказалъ, что не люблю? За что ты взводишь на меня всѣ эти напраслины?

Онъ обнялъ ее и покрылъ ея лицо страстными поцѣлуями. Эми разрыдалась.

— Какъ мы дошли до этого? говорила она, задыхаясь отъ слезъ. — Ты самъ знаешь, что я люблю тебя, но мнѣ страшно думать о будущемъ, если все пойдетъ такъ, какъ теперь. О, Эдвинъ, не падай духомъ! Постарайся спасти наше счастье, пока еще не поздно! Развѣ ты не можешь писать какъ прежде, имѣть успѣхъ, какъ разсчитывалъ?

— Милая, еслибы я могъ...

— Знаешь-ли, голубчикъ, что я придумала? Сдадимъ эту квартиру, какъ ты намѣревался, и поѣзжай куда-нибудь въ деревню или на морской берегъ, пока у насъ остается еще немного денегъ; а мы съ Вилли проведемъ лѣтніе мѣсяцы у мамы. Одному тебѣ жизнь обойдется недорого; ты поправишься здоровьемъ и на досугѣ да на покоѣ напишешь что-нибудь хорошее, что возстановитъ твою репутацію.

— Но, Эми, я не вѣрю въ мои способности.

— О, это придетъ, — ты увидишь, когда успокоишься! Не можетъ-же быть, чтобы ты вдругъ лишился таланта; просто-на-просто тебя отуманиваютъ заботы... Вотъ ты говоришь, что я не люблю тебя: а я все время придумывала, какъ-бы облегчить тебя, какъ-бы спасти твой талантъ... Не сдѣлаться-же тебѣ въ самомъ дѣлѣ какимъ-нибудь клеркомъ послѣ такихъ блестящихъ надеждъ! Возьми-же въ руки свою волю, Эдвинъ, попытайся!

Онъ не слышалъ ея словъ и только глядѣлъ въ ея лицо, прижимая къ себѣ ея голову.

— Ты любишь меня? Скажи, повтори мнѣ это!

— Всѣмъ сердцемъ люблю; но мнѣ такъ страшно за будущее... Я не могу выносить бѣдности, я убѣдилась, что не могу. И я боюсь, что ты сдѣлаешься зауряднымъ человѣкомъ.

Рирдонъ засмѣялся.

— Но я не сдѣлаюсь имъ, хотя-бы и ничего болѣе не писалъ. То малое, что я сдѣлалъ, останется за мною... Но развѣ ты любишь во мнѣ только писателя? Вѣдь еслибы я и клеркомъ сдѣлался, то остался-бы самимъ собою.

— Нѣтъ, до такого паденія нельзя допускать! Послушайся моего совѣта.

— Но мнѣ страшно разставаться съ тобою, Эми. Это опасный шагъ; онъ можетъ разлучить насъ навсегда.

— Что за вздоръ! Для того-то онъ и нуженъ, чтобы предотвратить эту опасность. Что насъ ждетъ, если у насъ не будетъ средствъ? Жизнь въ какихъ-нибудь жалкихъ меблированныхъ комнатахъ? Мнѣ страшно подумать объ этомъ. Я не ручаюсь за себя, если до этого дойдетъ...

— Что ты хочешь сказать? спросилъ онъ съ тревогой.

— Я ненавижу бѣдность. Я уже говорила тебѣ: она обостряетъ всѣ дурныя стороны моего характера.

— Но ты не забудешь, что ты моя жена?

— Надѣюсь. Но... Нѣтъ, я не могу объ этомъ думать... Это было-бы ужаснѣе всего. Надо сдѣлать все, чтобы избѣжать этого. И я увѣрена, что тебѣ удастся. Довольно взглянуть на твое лицо: у тебя одно изъ тѣхъ лицъ, которыя публика знаетъ по портретамъ.

Онъ цѣловалъ ея волосы, глаза, губы.

— Боюсь я разстаться съ тобою, боюсь! Если я убѣждусь, что все напрасно, что я не могу болѣе писать, и если буду одинъ, то...

— Что-же?

— Я сдѣлаю тебя свободной. Ужъ если я не въ состояніи содержать жену, то, по крайней мѣрѣ, долженъ возвратить ей свободу...

— Не понимаю, сказала Эми, вставъ г заглядывая ему въ глаза.

— Оставимъ это, вымолвилъ онъ. — Если ты велишь мнѣ продолжать борьбу, то я и буду продолжать.