Генри Рот - Наверно это сон

— Это разве хитрости, Альберт, — она указала Давиду, с которого капала вода, на полотенце и чистую рубашку на спинке стула, — любовь, женитьба, как это ни назови, приносит человеку тревогу и неуверенность. Человек хочет выглядеть лучше, чем он есть.

— Что же ты думаешь, что я тоже так делал?

— Да, — она замялась, — конечно.

— Ба!

— Конечно. Знаешь, как поется в старой песне: "Так или эдак жених и невеста обманывают друг друга"

— Обманывают! — его тонкое серое лицо заострилось. — Чего уж тут обманывать — русский, да еще вдовец.

— Но, Альберт! — она лукаво улыбнулась. — Русский еврей — тоже мужчина.

— Возможно.

— И она будет ему хорошей женой. Она хитрая и, что главное, не застенчивая. Наряды ей особые не нужны. И при собственной кондитерской, — она засмеялась, — ей будет не на что тратить деньги. Судя по тому, что она мне рассказала, именно такая жена нужна этому Натану.

— Если у нее когда-нибудь будет кондитерская и если она будет ее содержать так же, как она содержит свою комнату здесь, то храни Господь ее покупателей. Здесь, когда она оставляет на полу пучки волос, толстые, как стебли, мы на них только наступаем, а там люди будут их есть, запомни мои слова. Волосы будут на каждой конфете. А этот рыжий лисий хвост, что болтается у нее на затылке, его будут находить в мороженом. Хоть раз в жизни она что-нибудь положила на место? Хоть что-нибудь она делает тщательно? А какую пищу она ему будет готовить, Боже всемогущий!

— О, она научится, Альберт! Она научится! Она вынуждена будет. Я тоже не умела готовить до замужества. У нас были слуги, когда я была девочкой. Они делали все по дому — убирали, готовили.

— Ба! — прервал он ее презрительно. — Я в это не верю. Она никогда ничему не научится. А что она знает о детях? Ничего! Что за жизнь они ей устроят. И она им. Две девочки на руках в день свадьбы. Чужие ей. Хи! Что за безумие! Такое можно пожелать только врагу. Ладно, — он нетерпеливо пожал плечами, — единственное, чего я прошу, чтобы это скорее кончилось.

Давид, который к этому времени надел рубашку и галстук, совершал маневры, чтобы попасться матери на глаза. Она заметила его, и ее глаза широко раскрылись от удовольствия.

— Смотри, как он сияет, твой сын.

Бесстрастные глаза отца задержались на нем лишь на секунду и уплыли.

— Почему он не причесался?

— Я причешу, — она смочила расческу и нежно провела ею по волосам сына, — они были темнее, когда ты был маленький, мой красавчик.

Примерно через полчаса пришли тетка Берта и ее жених. Присутствовать при знакомстве отца с новым человеком всегда было мукой для Давида, а на этот раз все было еще мучительней. Тетка была смущена, отчего поток ее слов и жестов лился еще неудержимей, а отец стал скованным и чужим, словно вырезанным из камня. Когда мужчины здоровались, отец что-то хрюкнул в ответ на приветствие, и, избегая глаз собеседника, мрачно глядел поверх его плеч. Мистер Стернович, смущенный, бросил беспомощный взгляд на тетку, которая посмотрела на отца с ненавистью и подбодрила гостя улыбкой. Эта минута напряженности прошла, когда мать пригласила всех к столу. Они уселись, постепенно избавляясь от скованности.

Во время разговора о дантистах, в котором отец, нервно вертевшийся по комнате, не принимал участия, Давид рассматривал незнакомца. Это был маленький, длинноносый, голубоглазый человек с болезненным цветом лица. Редкие узкие усики, концы которых он все время пытался ухватить углами рта, росли над самой губой. Его уши были слишком большие, мягкие и пушистые, почти, как красный плюш. Когда он говорил, у него во рту поблескивал золотой зуб, а его чахлые брови исчезали в морщинах лба, набегающих из-под каштановых кучерявых волос. Весь он выглядел каким-то незначительным и даже немного смешным. И Давид, разглядывая его, испытывал все возрастающее разочарование, не столько даже из-за себя, сколько из-за тетки.

Разговор перешел на протезы, и Стернович сообщил, что этот бизнес быстро идет на спад. Дети носят намного меньше протезов, чем раньше. И из-за неуверенности в будущих заработках, сказал он, стесняясь, он полагает, что жена должна иметь независимые прибыли, с чем тетка горячо согласилась. Сначала неуверенный, но подбадриваемый теткой и матерью, Стернович постепенно оправился от неловкости, навеянной холодным молчанием отца, и заговорил свободнее. Но он стушевывался всякий раз, когда его глаза встречались с отцовыми. Давид сочувствовал ему. Всех отец подавлял своим присутствием, кроме тетки, и чем сильнее смущался Стернович, тем более вызывающе вела себя она.

Когда мать подавала ужин, Стернович, предварительно укусив кончик уса, сказал:

— Мой отец был слугой.

— И в дождь он таскал двух своих детей в хедер на спине, правда, Натан? — подхватила тетка.

— Да, — Стернович поднял глаза от тарелки, — приходилось.

— Но почему ты должен сообщать это всем при первом знакомстве? С этим можно бы и подождать. Почему не расскажешь о сестре своей матери — враче? Вот чем можно хвалиться.

— Я как-то не думал об этом, — ответил, оправдываясь, Стернович и доверчиво взглянул на отца, — но он и вправду был слугой!

— Вот-вот! Все расскажи им! — затрясла тетка головой. — И как твоя мать ослепла, когда рожала тебя, а потом все годы твоего детства была подслеповатой. И однажды угостила тебя вместо сиропа уксусом. И от этого ты такой некрасивый!

— Надо же о чем-то говорить, когда все молчат, — упорствовал Стернович.

— Ах! Для беседы есть многое другое, — раздражалась тетка. — Ты же не хотел бы, чтоб я, едва встретившись с твоей родней, рассказала о своем первом ухажере? — Она стала жестикулировать и корчить гримасы: — Он за-за-заикался. И когда сват велел ему говорить, ох! он сказал: "Ва-ваша ба-бабушка лю-любила с-с-сыр?"

— Будь снисходительней, Берта, — сказала мать, — какая разница, что расскажет он сейчас, что потом. Мы еще многое узнаем друг о друге.

— Возможно, — многозначительно подчеркнула тетка.

Стернович тайком поглядывал на мрачного отца и на тетку. Потом он смущенно моргнул, попытался засмеяться и неуверенно спросил:

— Что ж ты ответила?

— Я сказала, что ему придется спросить мою бабушку. А она умерла.

— Ой! — Стернович прикусил свой ус. — Она устроит мне ужасную жизнь. И даже то, что я отец двух детей, не поможет мне. Моя первая жена была старше меня. Но она была словно без языка, и она со всем соглашалась. Может быть, теперь моя жена будет моложе и...

— И третьей уже не будет, — ехидно улыбнулась тетка.

— Нет, — послушно согласился он. И потом, чтобы подбодрить себя сказал:

— Но мы ведь еще не женаты, а?

— Уфф!

— А что случилось с вашей матерью? — спросила мать после паузы.