Генри Рот - Наверно это сон

...Это мама виновата. Не я. Она сказала о нем. Она сказала тетке Берте. Она виновата. Ей понравился гой и мне понравился. Вот! Это из-за нее. Так я и скажу: "Твоя вина, твоя!.."

На площадке третьего этажа было такое же окно, но сквозь него уже было видно небо.

...Они не знают. Кто мог им сказать? Полли не сказала, ей Эстер не дала. А вдруг она ее не догнала! Ну и что? Тетка никому не скажет. Она меня любит. А отца она ненавидит. Она даже хочет меня вместо них. Чего я боюсь? Никто не знает. О, Господи, сделай, чтобы никто не узнал! А ребе? А-а-а, он всегда все забывает. А я скажу, что заблудился. О, Боже! Лучше бы я сломал ногу...

Он подкрался к своей двери, и его коленки выбивали дробь в тишине. За дверью кто-то засмеялся.

...Кто? Она? Мама? Да! Она! Она ничего не знает! Если бы знала, не смеялась бы...

И все же он весь дрожал, открывая дверь.

— Давид! Давид, детка! Где ты был?

— Мама! Мама! — Но бросаясь к ней на грудь, он заметил краем глаза бородатую фигуру за столом. И только убежище в углублении между ее грудями заглушило крик ужаса.

— Тише. Успокойся, милый. Не бойся. — Она раскачивала его, прижав к себе.

За его спиной прозвучал суровый, полный издевки голос отца:

— Да, успокаивай его! Ласкай его!

— Бедняжка! — Ее слова доходили до него через ее грудь. — Его сердце бьется, как у воришки. Где ты был, моя жизнь? Я чуть не умерла от волнения. Почему ты не пришел домой?

— Заблудился! — простонал он. — Я заблудился на Авеню А.

— Ах! — Она еще сильней прижала его. — Из-за того, что ты рассказал эту странную историю?

— Я все это выдумал! Я выдумал!

— Выдумал? — мрачно спросил отец за спиной. — Ах да, выдумал!

Он почувствовал, как мать вздрогнула.

— Ой! Ой! Ой! — вырвалось у ребе, — я вижу, что плохо сделал, придя сюда. Да?

Никто не ответил на его вопрос.

— Хватит скулить, ты! — прошипел отец.

— Но что мне было делать? — опять начал ребе; несмотря на все свои горести, Давид удивился умоляющим ноткам в его голосе. — Нужно было выгнать его со всей этой болтовней. И задать ему такого, чтоб дети его детей громко плакали. Но как я мог не поверить ему? Такая невероятная история не может не быть правдой. Его отец — гой, органист в церкви. Его мать умерла...

— Что! — Два голоса, но какие разные интонации!

— Вы, миссис Шерл — его тетя! Такую историю вряд ли услышишь до прихода мессии.

Опять молчание, и потом, словно тишина ломалась от напряжения, отец заскрежетал зубами.

— Но теперь я вижу, что это шутка! Без сомнения! Это ваш ребенок! Всегда был! О чем тут беспокоиться? Ха, ха! Шутка! Про охотника и медведя. Понимаете? Чего эти дьяволята не изобретут! Ха, ха! Шутка!

— Да! Да! — тревожный голос матери.

— Хм-м! — дикий храп отца. — Слишком ты легко соглашаешься! Откуда у него эта история? Пусть говорит! Где он слышал? Это Берта, эта рыжая корова? Кто?

Давид застонал и сильнее прижался к матери.

— Оставь его, Альберт!

— Вот как ты говоришь? Ничего, мы выясним!

— Но я думал, вот я — ребе, и мой долг сказать вам. По крайней мере, чтобы вы знали, что он знает.

— Ничего страшного, — мать остановила его жестом руки, — прошу вас, не беспокойтесь!

— Ну, хорошо! Хорошо! Мне нужно идти! Синагога! Уже поздно. — Скрип его стула и шарканье ног заполнили паузу. — Так вы не сердитесь на меня?

— Нет! Нет! Ну что вы!

— Спокойной ночи, спокойной ночи, — торопливо, — дай вам Бог хорошего аппетита к ужину. Не буду вас больше беспокоить. Если хотите, я начну с ним хумаш. Это редкий случай для ребенка, который так недавно ходит в хедер. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи!

— Ох, ох, ох! Жизнь — слепой жребий. Слепые прыжки во тьме. Спокойной ночи, ой, ой! Чертов день! — бормотал про себя ребе...

Скрипнула задвижка. Открылась и закрылась дверь. И презрительный голос отца:

— Старый дурак! Слепая старая кляча! Но на этот Раз он сделал доброе дело!

Давид опять почувствовал как напряглось тело матери.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

— Сейчас скажу, — ответил он зловеще, — нет, я даже и говорить тебе не стану. Оно скажет само за себя. Ответь мне, где был мой отец, когда я женился на тебе?

— Зачем ты спрашиваешь, если сам знаешь? Он был мертв.

— Да, я знаю, — ответил он, нажимая на слова. — Ты видела мою мать?

— Конечно! Что на тебя нашло, Альберт?

— Конечно! — медленно повторил он с презрением. — Видела ли ты ее до того, как я сам ее привел?

— Чего ты хочешь, Альберт?

— Ответа без обмана, — прошипел он. — Ты знаешь, о чем я говорю! Прекрасно знаешь. Она приходила к тебе одна? Тайком? Ну? Я жду!

Она раскачивалась в нерешительности. И, наконец, спокойно ответила:

— Ты же знаешь, что приходила.

— Ха! — Он даже сдвинул стол с места. — Я знаю! О, я знал ее натуру! И она сказала тебе, да? Она предупреждала тебя! Против меня! Она сказала, что я сделал?

— Об этом ничего не было сказано!..

— Ничего? О чем "об этом"? Не притворяйся наивной!

— Ничего! — отчаянно повторила она. — Перестань мучить меня, Альберт!

— Ты ничего не говорила, — неумолимо настаивал он, — ты ни о чем не спросила меня, не спросила, что я натворил? Она рассказала тебе!

Мать молчала.

— Она рассказала тебе! Что у тебя язык отнялся? Говори!

— Ах!.. — и остановилась. Только Давид слышал дикое биение ее сердца. — Не сейчас! Не при нем!

— Сейчас! — рявкнул он.

— Она мне рассказала, — ее голос дрожал, — и она говорила, что я не должна выходить за тебя. Но какое это имеет...

— Значит, говорила! А другие? Кто еще?

— Почему ты так хочешь это услышать?

— Кто еще?

— Отец и мать. И Берта, — она говорила с трудом, — они знали. Я никогда не говорила тебе, потому что...

— Они знали, — прервал он ее с горьким торжеством, — они всегда знали! Так почему они позволили тебе выйти за меня замуж? Почему ты за меня вышла?

— Почему? Потому, что никто из нас ей не поверил.

— О, — саркастически, — вот что? Как легко вам было не поверить! Но она клялась, что так и было! Она должна была клясться, так она меня ненавидела. Она сказала тебе, что мы с отцом поругались в то утро, что он ударил меня и что я поклялся отплатить ему? И крестьянин видел нас издалека. Она сказала тебе? Этот крестьянин говорил потом, что я мог бы это предотвратить. Что я мог остановить быка. Но я и пальцем не шевельнул! И бык проткнул его рогом. Это она тебе сказала?

— Да! Но Альберт, Альберт! Твоя мать выглядела безумной! Я не верила этому тогда и сейчас не верю! Прекрати, пожалуйста! Давай потом об этом поговорим!

— Теперь, когда мне все стало ясно, ты хочешь, чтоб я прекратил этот разговор, да?

— Почему вдруг стало ясно? — В ее тоне была резкая настойчивость. — Что тебе ясно? Что ты пытаешься доказать?

— Ты еще спрашиваешь, — зловеще, — ты смеешь меня спрашивать?