Джованни Верга - Семья Малаволья

Пьедипапера, ради занимаемого им положения, хотя и пытался притворяться равнодушным, потерял, в конце концов, терпение и, приподнявшись на вывернутой ноге, закричал мастеру Чирино, общинному служителю, на котором лежала обязанность следить за порядком, для чего он носил шляпу с красным пером, когда не служил понамарем:

— Заставьте там замолчать этот болтливый язык!

— Э, вам хотелось бы, чтобы никто не говорил, да, кум Тино?

— Точно все не знают, каким ремеслом вы занимаетесь и как вы закрываете глаза, когда ’Нтони хозяина ’Нтони приходит беседовать с вашей дочерью Барбарой.

— Это вы закрываете глаза, козел вы этакий, когда ваша жена услуживает Осе, которая каждый день приходит стоять в ваших дверях, чтобы ловить Альфио Моска, а вы все держите свечку. Хорошее занятие! Но кум Альфио и знать ее не хочет, это я вам говорю! У него в голове Мена хозяина ’Нтони, а вы напрасно жжете масло в фонаре, если Оса и обещала вам что-нибудь за это!

— Я тебе сейчас обломаю рога! — грозил Пьедипапера и, хромая, принялся выбираться из-за соснового стола.

— Сегодня плохо кончится! — бормотал мастер Кроче Джуфа.

— Эй, эй! Что это за манеры? Вы воображаете, что вы на площади? — заорал дон Сильвестро. — Хотите побиться об заклад, что я вас всех пинком выкину вон отсюда? Сейчас я сам примусь!

Цуппида вовсе не желала чувствовать на себе, как он наводит порядок, и отбивалась от дона Сильвестро, который за волосы выволакивал ее вон и в конце концов увел за калитку ограды.

— Что вам, наконец, нужно? — сказал он ей, когда они очутились одни. — Вам-то что за дело, если наложат пошлину на смолу? Вы или ваш муж, что ли, будете ее оплачивать? Разве не те должны оплачивать ее, которым нужно чинить свои лодки? Послушайте меня: ваш муж — глупое животное, если ссорится с муниципалитетом и поднимает весь этот шум. Теперь нужно выбирать новых заседателей, вместо хозяина Чиполла или массаро Марьяно, которые ничего не стоят, и можно было бы назначить вашего мужа.

— Я ничего не знаю! — вдруг сразу успокаиваясь, ответила Цуппида. — Я не вмешиваюсь в дела моего мужа. Знаю, что он грызет себе руки со злости. Ничего другого я не могу сделать, как пойти и сказать ему, если это дело верное.

— Идите и скажите ему, это верно, как бог свят, — говорю вам! Благородные мы люди, или нет? святейший дьявол!

Цуппида побежала за мужем, который, прижавшись в уголке двора, чесал паклю, бледный, как смерть. Он не желал выйти ни за все золото мира и кричал, что его заставят сделать какую-нибудь глупость, господи боже!

Для открытия собрания, и чтобы увидеть, какие рыбы попадутся на удочку, нехватало еще хозяина Фортунато Чиполла и массаро Филиппо, огородника, все еще не показывавшихся, так что публика начинала скучать, и кумушки в конце концов потянулись вдоль стены виноградника.

Наконец они прислали сказать, что не приходили потому, что были заняты; а пошлину, если угодно, могли наложить и без них.

— Точь в точь разговоры моей дочери Бетты, — ворчал мастер Кроче Джуфа.

— Так пусть вам помогает ваша дочь Бетта! — воскликнул дон Сильвестро.

Шелковичный Червь не посмел больше и пикнуть и продолжал ворчать сквозь зубы.

— Теперь, — сказал дон Сильвестро, — вы увидите, что Цуппидо придут сами сказать, что отдают мне Барбару, но я хочу, чтобы они меня попросили!

Заседание было окончено без принятия какого-либо решения. Секретарь хотел еще немножко разобраться в делах; между тем пробило полдень, и кумушки быстробыстро разошлись. Немногие оставшиеся, увидев, что мастер Чирино запирает дверь и прячет в карман ключ, тоже ушли в разные стороны, по своим делам, пересуживая руготню Пьедипапера с Цуппидой.

Вечером ’Нтони хозяина ’Нтони узнал про эти пересуды и, — чорт побери! — захотел показать Пьедипапера, что он был солдатом! Он встретил его как раз по соседству с домом Цуппидо, когда тот на этой своей чортовой ноге возвращался со скал, и начал выговаривать ему, что он сволочь, и чтобы он остерегался говорить плохо про семью Цуппидо и про то, что они делают, потому что ему там нечего было видеть. Пьедипапера не лез за словом в карман:

— Ты, может быть, воображаешь, что пришел издалека пускать здесь людям пыль в глаза?

— Я пришел обломать вам рога, если вы еще что-нибудь скажете!

Народ на крик повыходил к дверям, и собралась большая толпа, потому что они начали настоящую драку, и Пьедипапера, который был ловчее дьявола, мешком свалился на землю вместе с ’Нтони Малаволья, — тут и здоровые ноги оказались ни к чему, — и они извивались в грязи, избивая и кусая друг друга, как собаки Пеппи Назо, так что ’Нтони хозяина ’Нтони должен был скрыться во дворе Цуппидо, потому, что вся рубаха его была изорвана, а Пьедипапера отвели домой окровавленного, как Лазаря.

— Полюбуйтесь! — продолжала шуметь кума Венера, после того как она захлопнула дверь перед носом у соседей. — Полюбуйтесь! Я в своем собственном доме уже больше не хозяйка и не могу делать то, что мне вздумается! Мою дочь я отдам, кому захочу!

Девушка, вся красная, спряталась в доме, и сердце ее билось, как цыпленок.

— Он чуть не оторвал у тебя это ухо! — говорил кум Бастьяно, медленно-медленно поливая воду на голову ’Нтони. — Он кусается хуже цепной собаки, этот кум Тино!

В голове ’Нтони еще шумела кровь, и он бросился, очертя голову:

— Послушайте, кума Венера, — сказал он тут перед всем народом, — если я не возьму себе в жены вашу дочь, я никогда не женюсь!

А девушка слышала это из комнаты.

— Теперь не время говорить об этом, кум ’Нтони; но, если ваш дед будет согласен, я не сменяю вас на Виктора Эммануила.

Кум Цуппидо между тем молча подавал ему полотенце, так что в этот вечер ’Нтони ушел домой совсем счастливый.

Но бедняги Малаволья, узнав о его драке с Пьедипапера, с минуты на минуту ждали прихода судебного исполнителя, который выгонит их из дому, потому что пасха уже совсем близко, а денег для уплаты долга с большим напряжением они собрали едва половину.

— Видишь, что значит шататься по домам, где девушки на выданье! — говорила ’Нтони Длинная. — Теперь все говорят про ваши проделки. И мне это неприятно из-за Барбары.

— Да я женюсь на ней! — сказал тогда ’Нтони.

— Ты женишься на ней? — воскликнул дед. — А кто же я-то? А мать твоя не считается ни во что? Когда женился твой отец, и вот ты видишь, на ком он женился! Он мне сказал первому. Тогда жива была еще твоя бабушка, и он пришел говорить со мной на огород, под фиговое дерево. Теперь это больше не в ходу, и старики ни на что не годны. Было время, когда говорили: «стариков слушай, и промаху не дашь». Сначала нужно выдать твою сестру Мену; ты это знаешь?

— Проклятая моя доля! — принялся кричать ’Нтони; он рвал на себе волосы и топал ногами. — Весь день работаю, в трактир не хожу, и в кармане у меня никогда нет и сольди! Теперь, когда нашел девушку по нраву, не могу жениться на ней! Чего ради было мне возвращаться из солдатчины?