Джованни Верга - Семья Малаволья

— Мена!.. О Мена!..

И Мена знала, что это значит, и они все приходили целым шествием — она, Лия и еще Нунциата, со всеми своими цыплятами позади; тогда был праздник, и никто не обращал больше внимания на холод или дождь, и до позднего часа перед огнем Шла беседа о милости божией, которую послал святой Франциск, и о том, что сделают с деньгами.

Но при этой азартной игре, из-за нескольких ротоло рыбы они рисковали жизнью, и однажды Малаволья были на волосок от того, чтобы всем потерять шкуру из страсти к заработку, как Бастьянаццо, — когда они к вечеру находились на высоте Оньины, и небо так потемнело, что не видно было даже Этны, а ветер дул такими порывами, что в них чудились голоса.

— Скверная погода — говорил хозяин ’Нтони. — Ветер сегодня вертится сильнее, чем голова у пустой бабенки, и море похоже на лицо Пьедипапера, когда он хочет проделать с вами какую-нибудь скверную штуку.

Море было цвета скал, хотя солнце еще не зашло, и по временам все вокруг начинало кипеть, как в котле.

— Теперь, наверно, все чайки спят! — заметил Алесси.

— В этот час должны были бы уже зажечь маяк в Катании, — сказал ’Нтони, — а ничего не видно.

— Держи все на север, Алесси, — приказал дед, — через полчаса нам придется жарче, чем в печке.

— В такой скверный вечер лучше было бы быть в трактире Святоши.

— Или лежать и спать в своей кровати, не правда ли? — подхватил дед, — тогда тебе нужно было сделаться секретарем, как дон Сильвестро.

Бедный старик весь день жаловался на мучившие его боли.

— Это из-за переменной погоды! — говорил он, — я чувствую ее у себя в костях.

Вдруг сразу так потемнело, что, — ругайся, не ругайся, — все равно ничего кругом не было видно. Только волны, когда катились вблизи «Благодати», поблескивали, точно у них были глаза, и они хотели ее проглотить; и никто не смел сказать больше ни слова среди этого моря, ревевшего на всем своем водном просторе.

— Кажется мне, — сказал вдруг ’Нтони, — что весь наш сегодняшний улов пойдет к чорту.

— Молчи! — сказал ему дед, и голос его в этом мраке заставил их почувствовать себя такими крошечными-крошечными на этой скамье, где они сидели.

Слышно было, как гудел ветер в парусе «Благодати» и звенел, точно струна гитары, канат. Неожиданно ветер принялся свистеть, как машина железной дороги, когда она выходит из отверстия в горе повыше Треццы, и, неизвестно откуда, налетела волна, заставила затрещать «Благодать», как мешок с орехами, и подбросила ее в воздух.

— Спустить парус! — Спустить парус! — кричал хозяин ’Нтони. — Режь, режь скорей!

’Нтони с ножом в зубах вцепился в рею, как кошка, и, чтобы служить противовесом, повис прямо над самым морем, ревевшим под ним внизу и готовым поглотить его.

— Держись крепче! Держись крепче! — кричал ему дед в этом грохоте волн, хотевших сорвать его оттуда и подкидывавших в воздух «Благодать» и все, что на ней было, и так накренивших лодку на один бок, что вода внутри доходила до колен.

— Срезай! Срезай! — повторял дед.

— Проклятие! — воскликнул ’Нтони. — Если я отрежу, что мы будем делать потом, когда нам понадобится парус?

— Не проклинай! — Мы сейчас в руках божиих!

Алесси ухватился за руль и, услышав слова деда, принялся кричать:

— Мама, моя мама!

— Молчи! — крикнул ему брат с ножом в зубах. — Молчи, не то дам тебе пинка!..

— Перекрестись и молчи! — повторил дед, так что мальчик не посмел больше и пикнуть.

Вдруг парус упал сразу весь, одним куском, так сильно он был натянут, и ’Нтони в одно мгновенье подхватил его и собрал.

— Ты знаешь свое дело не хуже отца! — сказал ему дед, — и тоже настоящий Малаволья.

Лодка выпрямилась и сделала сначала большой скачок, потом стала снова прыгать по волнам.

— Руль сюда! Сейчас нужна твердая рука, — сказал хозяин ’Нтони, И, несмотря на то, что и Мальчик вцепился, Как Кошка, налетали такие волны, что оба ударялись грудью о кормило.

— Весло! — закричал ’Нтони. — Загребай своим веслом, Алесси! — Ведь хлеб-то есть и ты мастер! Сейчас весла нужнее руля.

Лодка трещала под напряженными усилиями этой пары рук. И Алесси, весь вытянувшись и упираясь ногами в доску для ног, греб из всех своих сил.

— Держись крепче! — закричал ему дед, хотя голос его в свисте ветра едва доносился с одного края лодки до другого. — Держись крепче, Алесси!

— Да, дедушка, да! — ответил мальчик.

— Ты боишься? — спросил его ’Нтони.

— Нет, — ответил за него дед. — Доверимся только богу.

— Чорт святой! — воскликнул ’Нтони, тяжело дыша, — тут нужны были бы железные руки, как паровая машина. Море нас осилит.

Дед замолчал, и все прислушивались к реву бури.

— Мама, верно, теперь на берегу и смотрит, не возвращаемся ли мы, — сказал, немного погодя, Алесси.

— Оставь теперь в покое маму, — добавил дед, — лучше не думать об этом.

— Где же это мы теперь? — довольно долгое время спустя спросил ’Нтони, едва дыша от усталости.

— В руках божиих, — отвечал дед.

— Так не мешайте мне плакать, — воскликнул Алесси, у которого нехватало больше сил. И он принялся кричать и громко звать маму среди шума ветра и моря. И никто больше не решился прикрикнуть на него.

— Ты хорошо поешь, только никто тебя не слышит, и лучше, если ты замолчишь, — сказал ему, наконец, брат таким изменившимся голосом, что он и сам не узнал его. — Сиди тихо, так кричать нехорошо сейчас ни для тебя ни для других.

— Парус! — приказал хозяин ’Нтони, — руль по ветру к северу, а там — как богу угодно!

Ветер сильно мешал маневру, но через пять минут парус был развернут, и «Благодать» начала прыгать по гребням волн, ложась на один бок, как раненая птица. Малаволья все сидели с одного края, уцепившись за борт; в эту минуту никто даже не решался и пикнуть, потому что, когда на такой манер разговаривает море, нехватает духу открыть рот.

Хозяин ’Нтони произнес только:

— В этот час там молятся за нас.

И никто больше ничего не сказал; их несло по воле ветра и волн в ночи, которая наступила сразу черная, как смола.

— Фонарь мола, — закричал ’Нтони, — видите его?

— Выпрямляй! — кричал хозяин ’Нтони, — выпрямляй! Это не фонарь мола. Нас несет на скалы. Крепи, крепи!

— Не могу крепить! — ответил ’Нтони голосом, заглушенным бурей и напряжением. — Шкот под водой. Нож, Алесси, нож!

— Режь, режь скорее!

В это мгновенье раздался треск. «Благодать», накренившаяся сначала на один бок, выпрямилась, как пружина, и едва не выкинула всех в море. Рея вместе с парусом повалилась в лодку, переломленная, как соломинка. Тогда раздался голос, кричавший «Ай!» — точно голос умирающего.

— Кто это? Кто это кричит? — спросил ’Нтони, зубами и ножом стараясь оторвать канаты паруса, упавшего вместе с реей на лодку и все покрывшего собою. Вдруг порыв ветра разом оторвал и со свистом унес его. Тогда братья смогли оголить рею и сбросить ее в море. Лодка выпрямилась, но не выпрямился хозяин ’Нтони и не отвечал он и на крик ’Нтони. А когда ревут и море и ветер, нет ничего более страшного, чем не слышать ответа на свой зов.