Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

И мир призадумался: как же так? Никто не родится, а умирают по-прежнему. Неслыханное дело! И действительно, бог знает, что было бы, если бы не холмский меламед!

Вот послушайте историю.

Еще до совещания тридцати шести праведников какой-то холмский меламед почувствовал, что его головой завладели греховные мысли. Пошел он в синагогу, но вот напасть: дьявол-искуситель за ним. К цадику поехал, что ж, дьявол-искуситель охотно сопровождает его. Отправился в микву [7] Миква — бассейн для ритуальных омовений. , бездельник хоть и зажал нос, но не отстает. Увидел меламед, что дело плохо, что у него и учеников могут забрать, и решил скрыться в лесу, далеко-далеко от людей.

Семь лет провел он в чащобе, спал на голой земле, питался одними кореньями и все читал псалмы и Зоrap [8] 3огар — одна из основных книг кабалы, религиозно-мистической философии, возникшей в средние века. . Он так отощал, что его можно было продеть в игольное ушко, и стал таким прозрачным, что его и не видно было. Просто в невидимку превратился, понимаете?

Тогда меламед решил вернуться обратно к людям. Ему казалось, что дьявол-искуситель расстался с ним навсегда и можно спокойно ехать домой. Но только он вышел из лесу, как подул ветер и поднялся страшный ураган. Именно в этот момент тридцать шесть праведников развеяли прах злого духа на все четыре стороны. И у меламеда, не про вас будь сказано, запорошило левый глаз. Вот так история! Левый глаз начал видеть такое, помилуй бог, весь мир обойдешь — не увидишь… От левого глаза заразился правый. Потом порча проникла в голову, а за ней и в сердце. Что тут долго говорить, холмский меламед оказался целиком во власти злого духа и когда вернулся к людям, то, можете не сомневаться, заразил весь мир.

Мой дед, да будет ему земля пухом, который рассказал мне эту историю, утверждал, что, не будь холмского меламеда, и нас бы на свете не было. И случись где-нибудь свадьба или родись ребенок, дедушка всегда приговаривал: «Тут не без холмского меламеда! О, холмский меламед сидит в каждом из нас!»

н идет, и ветер треплет полы его кафтана и белую бороду. То и дело хватается он правой рукой за левый бок. В боку все время покалывает. Но он не хочет себе в этом признаться, он внушает себе, что только ощупывает боковой карман.

Не потерять бы только контракт и деньги! — вот единственно чего он немного страшится.

«А если даже и колет, так это же пустяки! У меня еще, слава богу, достаточно сил для такой дороги. Другой в моем возрасте уже и версты не пройдет, а я, хвала господу, не нуждаюсь ни в чьей помощи и сам зарабатываю свой кусок хлеба… Да славится имя господне, люди доверяют мне деньги!»

«Если бы у меня было столько своих денег, — продолжает он размышлять, — сколько мне доверяют, я не был бы посыльным в семьдесят лет. Но раз так угодно богу, значит это хорошо!»

Снег стал падать крупными хлопьями. Старик поминутно вытирает лицо.

«Мне остается еще, — думает он, — всего полмили! Чепуха! Тоже мне расстояние! Гораздо меньше, чем я прошел!»

Он оборачивается. Не видно уже ни городской башни, ни костела, ни казармы. «Ну, Шмарье, двигай!»

И Шмарье «двигает» дальше. Старые ноги увязают в мокром снегу, но он продолжает идти. «Слава богу, нет сильного ветра!»

Сильным у него, видимо, назывался бы ураган. Ветер достаточно силен и дует прямо в лицо, так что у старика захватывает дыхание. На старые глаза навертываются слезы и колют, как иглы. Но глазами он страдает давно.

«На первые же деньги, — говорит он себе, — надо купить дорожные очки, такие большие, круглые, чтоб они совсем закрывали глаза. Если будет на то божья воля, — думает он, — я куплю их! Были бы только каждый день поручения, да подальше! Ходить, благодарение богу, я еще могу, так я уж сэкономлю на пару очков…» Ему нужна была бы, пожалуй, и какая-нибудь шубенка, меньше кололо бы в груди… Но пока у него еще есть теплый кафтан! Если б только он не расползался по швам, он был бы еще совсем хорош. Старик довольно улыбается. «Это, — думает он, — не нынешние кафтаны, сшитые на живую нитку из бог знает какого материала. Это старинный ластик, который меня переживет! И без разреза сзади, это тоже хорошо, полы не разлетаются во все стороны… А спереди полы запахиваются на целый аршин!.. Шуба, разумеется, лучше, — думает он дальше. — В шубе тепло, очень тепло. Но все-таки сначала очки. Шуба хороша только зимой, очки же нужны круглый год. Летом, когда ветер гонит пыль прямо в глаза, еще хуже, чем зимой! Итак, решено: сперва очки, а потом шуба».

Если б только бог помог и он окончил приемку пшеницы… Четыре злотых он, наверное, за это получит.

И он плетется дальше. Мокрый снег хлещет ему в лицо, ветер становится все крепче, а в боку колет все сильнее.

«Если б только переменился ветер! Впрочем, — думает он, — так лучше. На обратном пути я больше устану, и тогда ветер будет дуть мне в спину! О, тогда я зашагаю совсем по-иному! Все продумано! На душе легко!»

Однако старик вынужден на минуту остановиться, чтобы перевести дыхание. Это немного пугает его.

«Что такое со мной? Мало вьюг и непогод перенес я, когда был кантонистом?» — спрашивает он себя грустно и немного испуганно.

И он вспоминает то время, когда был николаевским солдатом. Двадцать пять лет действительной службы, не считая того времени, когда он был кантонистом. Он достаточно походил в своей жизни, помаршировал через горы и долы, в снег и мороз, в лютые вьюги. И в какие вьюги! В какие морозы! Деревья трещали, птицы падали на лету, а русский солдат шел свежий, здоровый и при этом еще пел песенку и отплясывал трепака или камаринскую!

Мысль, что он вынес целых тридцать пять лет военной службы, пережил все горести и напасти, выдержал ветры, снег, нужду, голод и жажду и здоровый вернулся домой, эта мысль возвышает его в собственных глазах. Он гордо вскидывает голову и бодро шагает дальше.

— Ха, ха! Ну, что для меня такой морозец? В России, кажется, бывало посерьезнее!

Он все идет и идет. Ветер чуть-чуть слабее, темнеет. Скоро ночь.

«Тоже мне выдался день, — думает он. — Оглянуться не успеешь — и стемнеет!» И он старается прибавить шагу, чтобы ночь не застигла его в пути. Недаром ходит он по субботам в синагогу изучать тору [9] Тора — Пятикнижие (пять книг Моисеевых), первый раздел библии. . Он знает, что «надо выходить и возвращаться вовремя».

Он немножко голоден, а у него такой характер, что, когда он проголодается, ему становится весело. Он знает, что аппетит — вещь хорошая: купцы, у которых он на посылках, постоянно жалуются, что у них нет аппетита. Они никогда не хотят есть! У него, слава богу, есть аппетит! Разве только, когда он нездоров, как, например, вчера: хлеб показался ему кислым.