Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

И в самом деле, на кой он мне сдался? Одна я, что ли, не справлюсь со своей бочкой дегтя, а в ней, как ты знаешь, весь мой доход. Когда муженьку иногда и вздумается зайти ко мне в магазин, у меня с души воротит от его ужимок и кривляний.

С женщинами он не разговаривает, этот праведник, денег у них из рук не берет. Назовет цену какому-нибудь покупателю-мужчине, так только себе в убыток. Если получит с них, ему непременно всучат стертую, а то и фальшивую монету. Иногда он мне делает одолжение, берет в руки кусок мела и подводит итог, ну-ну! Если на том свете подсчитают мои грехи так, как он подсчитывает мой товар, будет совсем неплохо.

То, что твой муж не дал тебе развода, меня нисколько не удивляет, потому что мой сумасшедший, хотя живется ему у меня не очень сладко, тоже не хочет разводиться. А зачем, скажи на милость, он станет разводиться? Разве ему чего-нибудь не хватает? У него и комната приличная, и обед готов, как домой придет, и постель убрана, а на субботу свежая белоснежная рубаха подается. Сколько раз прошу его по-хорошему убраться ко всем чертям, а он хоть бы что, ни с места! Если же я побраню его или запущу чем-нибудь в голову, он с постной миной забьется в угол, а то и нюни распустит, и тогда мне, дуре, становится жалко его. Дам поесть, и он уходит.

Что касается твоего дела, то могу сообщить, что у меня есть адвокат — лучше не надо, мне, же вечно приходится судиться с этими нахалками кухарками, горе мне! Слышишь, Ханеле, люблинским прислугам нигде равных нет. Ненасытные глотки, что увидят — своруют, а потом удирают, не дождавшись конца квартала, да еще подают в суд, чтобы я, видишь ли, уплатила им за целый квартал. А в суде нынче не делают различия между прислугой, прости господи, и хозяйкой, в один ряд ставят. Мне и рта не дают раскрыть, только слово скажу, судья начинает звонить в колокольчик и записывает штраф не меньше трех рублей. Поэтому я теперь сама в суд не хожу. Я отыскала хорошего адвоката, язык у него — огонь, он и ведет мои дела. Он говорит, что судья несколько раз уже хотел меня засадить из-за наговоров, будто я прислугу за волосы таскаю или же другим рукоприкладством занимаюсь. Но что может сделать со мной судья, когда у моего адвоката куча книг с законами, он знает все законы, все до единого. Для меня он выбирает самые лучшие и тычет ими судье в нос. Тот остается сидеть как истукан, волей-неволей приходится записать: невиновна!

Как только я получила твое письмо, а первое отыскала у моего болвана в кармане, я побежала к адвокату, который принял меня с большим почетом в своем роскошном кабинете и попросил сесть на плюшевую софу.

Я изложила ему твое дело от начала до конца, ничего не пропустила, и он терпеливо слушал, хотя передняя была полна ожидающих. Он слушал и шагал взад-вперед по кабинету.

Потом он вздохнул и сказал, что по закону дочь имеет такое же право на наследство, как и сын, равную долю получает. Казалось бы, чего же лучше? Есть, однако, плохой пункт, замужняя женщина, оказывается, не может обратиться в суд без ведома мужа. Жена находится во власти мужа, и поэтому необходимо его согласие…

Тогда я сказала, что ты теперь одна, и раз муж тебя бросил, то, по моему разумению, ты вольна поступать, как тебе угодно, но адвокат остановился против меня и строго покачал головой. Подойдя к шкафу, он стал доставать книгу за книгой; заглянет в книгу и поставит на место, заглянет и поставит, так он перебросал уйму книг, маленьких, больших и еще побольше. Одна была совсем толстая, как свинья, прости господи, и в ней, видно, адвокат отыскал нужный закон; оторваться от нее не мог.

А потом и говорит, что когда пройдет пять лет с того момента, как твой муж удрал, и ты принесешь бумагу от войта, что за все эти пять лет муж в вашем городе не появлялся, он, адвокат, подаст от твоего имени прошение в суд, и суд даст тебе разрешение судиться.

Так сказал адвокат, передаю тебе весь разговор слово в слово.

Я дала ему рубль, и он немного поморщился, видно, маловато, но все-таки взял; этот рубль, душа моя Ханеле, ты мне непременно сразу верни, доходы теперь сильно уменьшились, деготь перестал быть ходким товаром.

Но вернемся к делу.

Выходит по-моему… Я всегда говорю, что святая тора («их» закон, не будь рядом помянут, тем более) предала нас в руки злодеев. Мужчина, будь он самым последним болваном, может дать развод жене сам или через посыльного, когда ему только, этого захочется, а женщина хоть куда, как я, например, никак не может избавиться от ни на что не годного мужа.

Идем мы вместе с ним на обрезание, его пичкают наилучшими яствами, рыбой и мясом, а меня потчуют цикорием с молоком…

Он сидит в праздничном шатре, а я ему подавай то да се, сама же грызи кости!

Посты я соблюдаю наравне с ним, а праздник торы — его праздник.

Он идет к раввину, его угощают медом с яблоками. А там что меня ждет, прости господи, райское блаженство мне уготовано? Скамеечкой я там буду. Этот олух развалится в кресле, а я, видишь ли, буду служить ему скамеечкой под ноги.

Здесь, на этом свете, он простой смертный и по крайней мере боится меня, а на том свете — кто поручится… Одно я тебе скажу определенно: пусть он только попробует толкнуть меня там ногой, один бог знает, что из этого получится.

А с другой стороны, зачем тебе развод? Поверь, все они собаки, все на одно лицо, ломаного гроша не стоят. Ты же знаешь, моя сестра Мирьям долгих десять лет промаялась с мужем, пока вырвала у него развод. Она ему за это и деньги отдала и одежду, одним словом, все до последнего. Ну, казалось бы, остается только радоваться.

Так она опять вышла замуж и обрела нового бездельника, шило на швайку променяла. Она кричит: развод! Он же слушает ее не больше, чем раввина, откупиться ей уже нечем.

Короче говоря, сестра Хана, наша праматерь Ева согрешила, а мы за нее отдуваемся. И вечно мы будем так страдать. От мужа даже в могиле не уйдешь. В вечное рабство мы проданы и на этом и на том свете. Как было в старину, так и сейчас. И в будущем ничего не изменится. Остается только терпеть. Ничего не поделаешь, такова воля божия.

Поэтому, сестра Хана, уповай на всевышнего, благословенно имя его, пусть ниспошлет тебе здоровье, а о муже забудь! В Америке он, наверно, пошел по дурному пути. Все они так, да будет стерта память о них, стоит им только попасть в Америку.

Вначале они пишут сладкие письма, шлют деньги. Но… чем дальше, тем хуже. Письма и деньги начинают присылать раз в год, а потом раз в сто лет… В своих женах они там не нуждаются. У них там, помилуй бог, другие, лучшие, более ловкие жены.

У нас в Люблине на Еврейской улице нет дома, прости господи, без покинутой жены. Мой тебе совет — пиши пропало, забудь! Пусть тебе кажется, что ты, не приведи господь, вдова или же разводка.