Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

Увидел его крестьянин, подбежал к окошку и, побарабанив в стекло, позвал:

— Эй, дети! Выйдите-ка на минутку, увидите сумасшедшего еврея.

И так всюду: бегут следом, бросают в него камни и палки; собаки разодрали на нем одежду.

Еле живой выбрался он из предместья. В городе сразу же кинулся к должникам-евреям.

Однако у него уже не хватило духу назвать себя арендатором: он заявил, что арендатор послал его за деньгами. Напоминал, как было дело, а ведь он действительно знает все, как было. Но его гнали от двери к двери, словно какую-нибудь блудницу. Что за ненормальный еврей — приходит в субботу за деньгами!

Увидел арендатор, что все пропало, уселся на камне посреди базара и заплакал тихими, сухими слезами.

Люди шли в синагогу и указывали на него пальцами:

— Бедняга, совсем рехнулся… Кто знает, откуда он!..

Мальчишки остановились, дожидаясь, когда взрослые скроются в синагоге; сейчас они примутся за помешанного. Они уже наполняют камнями карманы.

Арендатор вскочил и кинулся вниз, к реке. Увидел свое отражение в воде и не узнал. Боже, как он выглядит! Лицо помято, поцарапано, воспаленные глаза ввалились, волосы растрепаны. И сколько седых волос прибавилось за ночь. Жутко стало ему: очень уж он походит на убогого офеню, которого лишь вчера прогнал.

Забегал он как безумный по берегу Вислы и так носился весь субботний день, пока не зашло солнце. Вдруг ему вспомнилось, что пан велел ему идти к раввину. Он послушается барина, другого выхода у него нет. И он пошел глухими переулками в город, к раввину.

Раввин уже распрощался с субботой и мирно шагал по комнате.

Арендатор ворвался с криком:

— Рабби, вы должны меня спасти!

Раввин прежде всего поздоровался с ним, затем спросил, кто он такой.

Арендатор остолбенел.

— Рабби, ведь я… я арендатор… — пробормотал он неуверенно. Он уже и сам сомневался в правдивости своих слов.

Долго с великим состраданием смотрел на него старый раввин, затем сказал:

— Арендатора я знаю очень хорошо… Однако присядьте, прошу вас…

Арендатор уселся, раввин — против него.

— Понимаете ли, — сказал раввин, не спуская жалостливого взгляда с пришельца, — в пятницу после завтрака арендатор был у меня…

Арендатор слушал его сам не свой, а раввин продолжал:

— Арендатор, понимаете, очень переменился, совсем преобразился.

— То есть как? — привскочил арендатор.

Но раввин положил ему руку на плечо, усадил на место и продолжал беседу:

— Заходил… Разговаривал запросто, без чванства… Долго беседовали… по-человечески, как еврей с евреем… Потом оставил порядочную сумму для бедноты… и на одежку учащимся талмудторы… Вы слышите? Обещал даже для ремонта синагоги дать лес… И просил, чтобы я направил к нему в субботу хорошего учителя для его детей…

Вспомнил арендатор, о чем лепетали его дети, и спазмы сдавили ему горло, так что он не смог вымолвить ни слова.

А старый раввин ухватил оба конца седой бороды в руку и долго жалостливо смотрел на арендатора.

— Ну ладно. Вы, понятно, не арендатор, — сказал он наконец. — Предположим, это у вас самовнушение… стало быть, наказание божие, а его следует принять смиренно… И поэтому я предлагаю вам, дорогой мой, отправляйтесь в богадельню… Там находятся сейчас несколько бедняков. Переночуете с ними, а утром получите милостыню наравне со всеми и пойдете с ними по миру… С этим делом вы вполне справитесь…

— Жена! — позвал раввин, заглядывая в соседнюю комнату. — Принеси этому человеку стаканчик горячего чаю. Когда он напьется, пусть служка отведет его в богадельню. И, бога ради, пусть позаботится, чтобы ему на ночь досталась постель. Он переночует там, этот человек… Пусть хорошо выспится… А я должен пойти насчет учителя для арендатора…

Позже, когда служка пришел, чтобы отвести его в богадельню, арендатор беспрекословно подчинился ему и покорно пошел за ним следом.

Арендатор покорился.

Он уже понял, что это ему кара господня за его речи.

Господь действительно не забрал у него имущества, но забрал его от имущества.

Что поделаешь!..

Уж многие годы ходит он с нищими по стране, от селенья к селенью, от дома к дому, от двери к двери. С кошельком для полушек и копеек в кармане, с сумой для кусков за плечами.

Вначале он с трудом гнал от себя воспоминания о лучших днях, потом они сами ушли.

Правда, временами он кричал со сна в какой-нибудь ночлежке:

— Человек! Запрягай! Поедем к пану! Гитл, сегодня спеки штрудель!

Или, соскочив, с постели:

— Сокол (так звали его собаку)! Кто-то ходит вокруг дома.

И тогда он слышал в ответ окрик своих товарищей:

— Заткнись, сумасшедший!

Его прозвали сумасшедшим.

Однако со временем даже сны о лучших днях исчезли.

Прошел год, еще год, и былые времена стали ему казаться только сном.

Он даже перестал верить этим снам. Мало ли что?!

Кто знает, кто он, откуда он, как явился сюда?.. Со временем он и имя свое забыл. С тех пор как он перестал по ночам кричать, его прозвали «Тихопомешанный». Это вот и есть его имя. Ну, как такого вызовешь к чтению торы в синагоге?!

Спустя много, много лет в округе, где бродяжила компания попрошаек, разнеслась весть, что в далеком городе будут праздновать богатую свадьбу; будет там большой стол и для бедноты.

Компания нищих собралась на свадьбу. Отправился с ними и Тихопомешанный.

До города было далеко. Останавливались в местечках, спали в ночлежках, собирали милостыню, прихватывали куски на дорогу…

Приехали в город уже поздновато.

Едва успели окунуться в реке, умыться, расчесать бороды и почистить платье.

Трапеза для бедняков уже готова. В большом зале накрыли столы, уставили их всякой всячиной. Открыли две бочки пива, бочку меду да в бутылках еще кое-что припасли.

Сели за стол.

Отец, мать и сама невеста сидели тут же, во главе стола. Трапеза была в честь невесты.

Уселся Тихопомешанный и окинул стол взглядом: знакомые тарелки, знакомые ножи, вилки, ложки. Вгляделся получше: его вензеля с краю!

Услышал, как хозяйка сказала:

— Кушайте, люди, да пейте на здоровье! И благословите мне мою невесту! Пожелайте счастья новобрачным!

Узнал голос — это голос Гителе.

Поднял глаза: невеста — его дочь Шейнделе.

Хозяин взял в руку бокал и провозгласил:

— Лехаим [78] Да здравствует жизнь! ( еврейск. ) , люди! Лехаим!

Так ведь это давний его голос!

Обомлел арендатор, ему стало дурно, и он привалился к спинке стула.

Хозяин приказал двум прислужникам, которые стояли у стола:

— Возьмите человека, которому стало дурно, и сведите в комнату, где топится печь; разденьте и уложите его в постель. Я приду и посмотрю, не нужен ли ему, упаси боже, фельдшер или врач.