Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

Возвращаясь, незнакомец снова взглянул на старушку, и она услышала сквозь открытую дверь, как он спросил у корчмаря:

— Что там за старушка у тебя плачет возле печки?

Корчмарь вышел посмотреть.

— Гляди-ка, старая Ряймэ-Рээт. Что стряслось с тобой, с чего это ты ревешь?

— Да вам ли помочь моей беде, — всхлипнула старуха. — Кто знает, — знает, — сказал незнакомец с порога. — Пойди-ка сюда, поведай нам свое горе.

Старуха подошла поближе и, глотая слезы, рассказала, что у нее нет десяти копеек, которые нужно заплатить пастору. Она вовсе не жаловалась на пастора, — ведь пастор не может выдать бумажку без денег.

— Черт возьми! — выругался мужчина с черной бородой, вытащил из-за пазухи кошелек, вынул сторублевку, бросил ее на стол перед старухой и закричал:

— На, сунь ему в глотку! Сдачу принеси обратно!

Старуха недоверчиво на него взглянула.

— Это и впрямь деньги? — спросила она.

— Сто рублей. Заплати, сколько надо, и спроси сдачу — девяносто девять рублей девяносто копеек.

— Да смотри, не потеряй деньги-то, — наставлял корчмарь.

Старуха семенила во всю прыть. Теперь она уже знала, как себя вести в пастерском доме, и смело потребовала, чтобы пастор вновь ее принял.

Тот вышел из другой комнаты с горящей свечой в руке.

Старуха положила деньги на стол и потребовала бумажку.

— Разве я не сказал сразу, что ты врешь, — с насмешливой улыбкой сказал пастор. — Вот видишь, у тебя деньги есть.

Старуха не рассердилась на пастора за недоверие, она только опять заплакала и рассказала, откуда и как она получила эти деньги.

Пастор задумался. Он расспросил старуху подробнее, рассказ ее показался ему правдоподобным, и он выписал нужную бумажку, скрепил свою подпись церковной печатью и разменял деньги.

Не было человека счастливее старухи!

Возвратившись в корчму, она готова была упасть в ноги незнакомцу. И, получив сдачу, он подарил старухе — подумать только! — пять рублей. До чего же он был щедрым к бедной женщине! Корчмарь позеленел от зависти.

Когда через неделю пастор поехал в город, чтобы положить сторублевку в банк, обнаружилось, что она фальшивая.

Были допрошены и Ряймэ-Рээт, и корчмарь, но никто не знал, что за человек тот щедрый незнакомец.

Разве упомнишь всякого, кто заходит в придорожную корчму?

1903

— История быка? Час от часу не легче! Как будто вправду больше не о чем писать! Хуже не придумаешь — писать о бессловесной твари! Вот до чего пал вкус современных писателей!

Так, возможно, подумает сосед, а то и кто-нибудь иной, беря эту книгу в руки.

Но, прошу прощения, я не писатель!

Однако в моей голове уже с давних пор засела история одного быка. Эта история кажется обычной, поэтому именно о ней я и пишу; писатели же, стремясь заинтересовать читателя, выискивают всегда необычайные происшествия.

Начну с главного, чтобы почтенный читатель не задержался надолго за чтением моей повести и смог бы поскорее взяться за что-нибудь более интересное. Итак, знакомьтесь с героем моего рассказа.

Ээва из Кирьюканну, которую в наших местах звали попросту Ибой, привела того бычка от ууэмыйзаского барина.

Ну вот, сразу же и закралась неточность: как могла Иба привести быка от барина? Наш барин такими делами не занимался!

Быки, телята, — нет, пускай уж другие возятся со всей этой скотиной!

Наш барин живал раньше за границей, иногда в Риге, Петербурге, а большей частью в Тарту. Он был богатый барин, очень богатый. Рассказывали, что еще холостяком он в Риге как-то раз под пьяную руку швырял по улицам деньги, а в другой раз нанял всех извозчиков в городе да так и заставил остальных господ ходить пешком.

После того как он женился на богатой барыне и подросли дети, он окончательно поселился в Тарту. Ему хотелось дать наилучшее образование своим детям, а это было возможно только в одном Тарту, где столько же ученых людей, сколько в деревенской школе школьников.

В общем, наш барин из Ууэмыйза был добрый барин. Как он любил мужиков! Возвращаясь домой, он каждый раз задавал пир на всю волость. Обычно это происходило на Иванов день. Созовет он тогда всю волость, угостит за свой счет всех хозяев пивом и закуской, устроит такие игры да танцы, что дальше некуда! Вот он был какой, наш барин! Правда, иной хозяйский сын, уже попробовавший в городе «рижского пива», нет-нет да и скажет, что господское пиво, мол, бурда бурдой, да вдобавок еще отдает кислятиной, но никто на это не обращал внимания. Главное, что пиво было даровое.

— Господа нас видно за телят считают, что потчуют кислым пивом, — бранился кто-нибудь из стариков.

— Подумай сперва, а потом болтай. Услышат господа, что ты ихнее угощенье хулишь, тогда и дожидайся нового праздника.

Наши мужики постарше привыкли про барина обязательно говорить не «он», а «они». К этому их приучила, еще во время барщины, покойная барыня. Случалось, спросит иной про барина: «А надолго ли он уехал?» — как она обязательно поправит: «Ой, золотко, нужно всегда говорить „а надолго они уехали“, всегда они, они , ведь это барин, а не мужик!»

С той поры и осталась в нашем народе, у пожилых мужчин и женщин, привычка говорить о господах в третьем лице множественного числа, да нередко это можно услышать еще и в наше время.

Надо, однако, сказать, что мужики далеко не всегда употребляли это «они». Делалось это в тех случаях, когда поблизости бывал кто-нибудь из господ. Но наша молодежь давно потеряла последний стыд и осмеливается говорить «он» и в присутствии самих же господ. А это ведь по меньшей мере невежливо, «они» ведь барин, а не мужик.

— Подумаешь! — возражали молодые старшим. — Очень нам нужны его праздники! Будто мы сами не сумеем дома попить кислого пива да устроить себе разные развлечения.

— Всегда говори «они», «они», — подзадоривал сбоку другой молодой парень, которого, как видно, тоже испортили новые времена.

— Твои развлечения — чего они стоят, твои развлечения? Что ты в этом деле понимаешь? — спросит, бывало, кто-нибудь из старших.

И то правда: чего стоят крестьянские забавы по сравнению с господскими?

На мызе лазали на высокую, вымазанную свиным салом мачту; на мызе ходили по вращающемуся бревну, под которым была натянута на четырех столбиках простыня, чтобы падающий не расшибся (сама простыня была посыпана мукой, так что неудачник подымался с нее белый, как мельник); на мызе, на том же вращающемся бревне, дрались мешками с отрубями, да еще под бревном сыпали сажу; на мызе устраивали для ребятишек «бег в мешках», чтобы всласть посмеяться, глядя на их кувырканья; на мызе, стоя на наклонной плоскости с завязанными за спиной руками, ловили ртом подвешенный к дереву крендель, а если кому случалось упасть ничком да расшибить себе нос, то над ним хохотали до упаду, — смех не грех; на мызе ртом вылавливали двугривенные из кадки с мучной болтушкой: деньги туда швыряли сами щедрые господа да наказывали наливать кадку пополнее, чтобы ловцу не без труда доставались со дна кадки даровые дукаты.