Мао Дунь - Избранное

В радостном возбуждении он думал: «Если восемнадцатью голосами я все же не смогу быть избранным, я, конечно, потерплю поражение. Но восемнадцать голосов создадут мне прочную репутацию. Можно будет начать все сначала, вновь искать удобного случая, опять бороться. Только нужно действовать, терпеливо действовать. Разве мало есть шансов на удачу?»

Ху Гогуан был в таком приподнятом настроении, что, возвратившись домой, посулил Цзинь Фэнцзе на Новый год заказать халат на меху. Позавчера наложница самовольно взяла материю, принадлежавшую госпоже, чтобы пошить себе тапочки, чем вызвала ссору. Сейчас Ху Гогуан в присутствии жены приказал Цзинь Фэнцзе сделать такие же тапочки в подарок госпоже, а затем потихоньку сунул наложнице пару юаней в качестве компенсации.

Лу Мую пришел лишь утром следующего дня. Он набрал уже двадцать один голос. Кроме того, Ху Гогуан договорился с ним голосовать друг за друга.

— Я уже узнавал. Взаимное голосование не является нарушением, — самодовольно заявил Лу Мую.

Во второй половине дня собрание по выборам исполнительного комитета первого созыва уездного купеческого союза начало свою работу. Собрание проходило в помещении комитета партии. После утверждения трех кандидатур, выдвинутых комитетом партии, началось голосование. В результате были избраны: Лу Мую двадцатью одним голосом и Ху Гогуан — двадцатью голосами; последний приобрел лишний голос прямо на собрании.

Представитель комитета партии Линь Цзычун уже поднялся на трибуну и хотел приступить к чтению наказа, как вдруг из толпы кто-то встал и выкрикнул:

— Ху Гогуан — это Ху Гофу, местный лешэнь! Лешэнь! Не будем избирать его членом исполнительного комитета.

Ху Гогуан изменился в лице, Лу Мую также испугался. Взоры всех собравшихся обратились в одну сторону и сосредоточились на Ху Гогуане. Послышался шепот. Вскоре шепот семидесяти с лишком человек превратился в громкий гул.

Попытки председателя водворить тишину не привели ни к чему. Лишь после того, как первые возгласы изумления улеглись, Линь Цзычуну удалось установить порядок.

Тем временем прошло минут пять.

Линь Цзычун, нахмурив брови, поискал с трибуны возражавшего, но его не было видно. Тогда, еще сильнее нахмурившись, он крикнул:

— Прошу встать выступившего против!

Никакого ответа. Никто не встал. Линь Цзычун повторил свой вопрос еще громче, но по-прежнему безрезультатно. От удивления глаза Линь Цзычуна были широко раскрыты. Ху Гогуан начал успокаиваться и подумал, что сейчас удобный случай выступить самому. Однако Линь Цзычун, изменив форму обращения, в третий раз крикнул:

— Прошу встать того, кто заявил, что Ху Гогуан — лешэнь!

Это обращение было понято, и какой-то человек поднялся. Ху Гогуан признал в нем Ни Футина, прозванного Скользкий Голец: он владел лавкой, торговавшей товарами из южных провинций.

— Вы утверждаете, что Ху Гогуан лешэнь. Расскажите собравшимся о его преступлениях.

— Он — Ху Гофу, лешэнь. Весь уезд это знает. Лешэнь! — широко раскрывая рот, только и мог произнести Скользкий Голец.

Линь Цзычун засмеялся. Ху Гогуан решил, что момент благоприятен, и поднялся, чтобы ответить на обвинение.

— Товарищ председатель, товарищи! Я — Ху Гогуан. Раньше моя фамилия была Ху Гофу. Ни Футин, выступивший против меня, в прошлом году торговал японскими товарами. Я разоблачил его, у него отобрали три мешка сахару, за это он возненавидел меня. Сейчас, выступая будто бы в защиту общественных интересов, он хочет поднять скандал. Я служу обществу больше десятка лет. Всем известно, что все свои силы я отдаю революции. Разве можно сказать обо мне что-нибудь дурное? Уездный комитет партии проводил тщательную проверку, и, если бы я был лешэнь, комитет не стал бы ждать, пока об этом сообщит Ни Футин.

После того как Ху Гогуан рассказал о прошлом Ни Футина, Скользкий Голец покраснел и не произносил больше ни слова.

— Когда в прошлом году бойкотировали японские товары, ты под видом заботы об общественных интересах наживался сам, — крикнул кто-то. — Многие это подтвердят. Разве это не лешэнь?

Голос говорившего был громок, но никто не встал.

Сердце Ху Гогуана тревожно забилось. Во время бойкота он действительно совершил много ловких махинаций. К счастью, Лу Мую очень искусно выручил его, насмешливо заметив:

— Прошу председателя учесть, что реплику подал Сунь Сунжу, который записан на черной доске как получивший восемнадцать голосов.

Линь Цзычун взглянул на доску и улыбнулся. Внимание собравшихся переместилось с Ху Гогуана на Сунь Сунжу.

Неожиданно в зале воцарилась тишина.

— Пусть выскажется представитель комитета партии, — нарушил тягостное молчание член комитета купеческого общества Чжао Ботун, назначенный комитетом партии.

Все зааплодировали, в том числе и Ху Гогуан.

— Я прислан сюда недавно и еще плохо знаю обстановку, — медленно заговорил Линь Цзычун. — Все, говорившие здесь о Ху Гогуане, приводили факты из прошлого, и мне трудно в них разобраться. Вы просите меня высказаться. Скажу просто: попросим уездный комитет партии разобраться в вопросе о Ху Гогуане, а пока будем продолжать собрание.

Множество рук взметнулось вверх, выражая одобрение. Последним поднял руку Ху Гогуан. Собрание продолжалось, но напряжение утомило людей. Порядок в зале не соблюдался, и все выражали нетерпение. Когда Линь Цзычун закончил читать наказ, никто не взял слова. Даже вновь избранные члены исполнительного комитета забыли выступить с ответными речами.

Настроение у Ху Гогуана было подавленное. Решили бы на собрании не утверждать его членом исполнительного комитета, и ладно, А тут вмешается комитет партии, и на свет могут всплыть его старые делишки, а их немало. Если народ узнает обо всем, ему будет угрожать серьезная опасность. Подумав обо всем этом, Ху Гогуан очень встревожился, но Лу Мую старался утешить его:

— Не печалься, пойдем ко мне, посидим, что-нибудь придумаем.

Хотя Лу Мую одержал победу на выборах, он разделил с другом его горе.

Когда Ху Гогуан и Лу Мую вышли за ворота уездного комитета партии, они увидели несколько зевак, которые, задрав головы, рассматривали висящий на стене плакат. Заметив выходящих, зеваки повернулись и уставились на них.

С плаката на Ху Гогуана смотрели тухао и лешэнь, нарисованные устрашающе красными и зелеными красками на белом полотне; сначала они мучили крестьян, затем были убиты народом. Под яркими лучами солнца, освещающими плакат, красный цвет точно брызгал кровавыми каплями. Лешэнь был типичный: желтолицый, с короткими усиками и длинной курительной трубкой во рту. Сбоку большие иероглифы гласили: «Это лешэнь! Убьем его!»