Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

Отзвуки булгаковской статьи слышны в речи Акундина на заседании «Философских вечеров» (когда он говорит о русском мужике как «точке приложения идей»), в общей оценке футуризма как «предвестия» большевизма. Но что более существенно, форма статьи Булгакова повлияла на композиционную структуру романа, насыщенного полемическими диалогами героев, чем подчеркивается дискуссионный характер эпохи, объективированный взгляд на которую рождался в результате пересечения различных точек зрения на нее. Композиционными центрами произведения стали диалоги Акундина и Бессонова о сущностной природе революции, Жадова и Гвоздева о центральных революционных идеях, Телегина и Рощина о судьбе пореволюционной России. Подзаголовок статьи «Современные диалоги» предопределил название упоминавшегося выше рассказа писателя «Диалоги».

Т.Н. Фоминых, исследуя тему Первой мировой войны в прозе русского зарубежья, указала на родственность психологического рисунка образа одного из героев романа Толстого, Аркадия Жадова, «милитаристского варианта сверхчеловека», философским постулатам Ф.Ницше и его предшественника М. Штирнера, работа которого «Единственный и его собственность» (1845) была особенно популярна в России начала века. «В “философском” кредо Жадова, – пишет она, – отчетливо звучали вариации на темы программных положений Штирнера, призывавшего выявлять то, что заложено в личности природой, порицавшего тысячелетнюю культуру за то, что она затмила от человека самого себя, считавшего, что “равенство всех – лишь призрак”, что “единичное лицо как таковое” для государства “безразлично” (...) “Государство старается обуздать слишком жадных”, – думал эгоист Штирнера. (...) Трудно удержаться, чтобы не прочитать фамилию героя как свидетельство сознательной авторской ориентации образа нигилиста на известный культурный прецедент» [403]. Возведение анархизма в своих истоках к построениям Штирнера стало отличительной чертой русской общественной мысли первых десятилетий XX в. Контекст ориентации Толстого на концептуальные положения немецкого философа достаточно широк. Упомянем лишь Бердяева, который, анализируя анархизм как явление современной русской революционной действительности, также прибегал к примеру М. Штирнера: «Макс Штирнер, самый крайний и интересный из философов анархизма, написал книгу “Единственный и его собственность”. Всё, весь мир признает Макс Штирнер собственностью “единственного”. Но это страшный самообман. В действительности, он ограбил “единственного”, он лишил его всякой собственности. “Единственный” – духовный пролетарий, у него нет ничего своего, все духовные реальности и духовные ценности – не его, чужие и потому ненавистны ему. “Единственный” живет в пустыне, в страшной духовной пустыне. Он не только на “ничто” строит своё дело, но и “ничто” есть содержание его жизни, цель жизни. И все вы, революционные анархисты, такие же духовные пролетарии, как “единственный” Штирнера, такие же убогие, такие же пустые, такие же оторванные и отрезанные от всех источников духовной жизни и духовных богатств» [404].

Называя «Хождение по мукам» «борьбой или преодолением импрессионистского восприятия истории», Толстой уточнял: «Это роман не исторический. Это есть ощущение эпохи личное» [405]. Со многими своими героями автор связан фактами собственной биографии. Автобиографичны в произведении военные маршруты Телегина осени 1914 г., его профессия [406], посещение Антошкой Арнольдовым Генерального штаба, а также некоторые упоминаемые в «Хождении по мукам» московские и петербургские адреса. Так, в московской церкви «Николы на Курьих Ножках», у которой останавливаются Даша Булавина и Иван Телегин, чтобы посмотреть «через низенькую ограду на затеплившийся свет в глубоком окошечке», весной 1917 г. венчались Алексей Толстой и Наталия Крандиевская. В районе Васильевского острова в Петербурге, месте обитания футуристов, Толстой не только жил непродолжительное время [407], но и, будучи студентом Технологического института, навещал своего дальнего родственника К.П. Фан-дер-Флита, приобщавшего юношу к творчеству символистов: «В Петербурге я ходил к одному человеку (кажется, он служил в Министерстве путей сообщения) – Константину Петровичу (...) Он познакомил меня с новой поэзией, – Бальмонтом, Вячеславом Ивановым, Брюсовым (...) Он говорил о них, выворачивая губы, по штукатуренным стенам металась его усатая, бородатая тень, – он черт знает что говорил. На верстаке, рядом с лампой, стояла построенная им модель четвертого измерения. Закутываясь дымом, он впихивал меня в это четвертое измерение» (X, 140) [408]. Уже в романе Толстого середины 1910-х годов, «Егор Абозов», как потом в «Хождении по мукам», Васильевский остров – территория нового искусства. Здесь живет приятель главного героя произведения, дверь в квартиру которого «запачкана красками; они лежали на ней полосами, кляксами и мазками». «Я вытираю кисти о дверь, когда прихожу, – объясняет хозяин. – Это ей придает живописный вид и бесит моих соседей» (II, 496).

Прототипами целого ряда героев «Хождения по мукам» выступают близкие Толстому люди, известные современники писателя. Склонность автора романа к созданию образов, основанных на характерах реальных лиц, проявилась довольно рано, что было отмечено современниками. После публикации повести Толстого «Заволжье» саратовский писатель А.А. Смирнов сообщал А.М. Горькому: «В той же книжечке “Шиповника” “Заволжье” гр. Алексея Н. Толстого, – прочтите, коли попадется. По-моему, талантливо. Это – Алеша, – эдакий увалень был, – сын Александры Леонтьевны Бостром (...) Теперь увалень – модернист. Похабные стихи пишет. Их не одобряю – художество. А “Заволжье” понравилось. Описал, видимо, тетку, дядю и прочих сродственников симбирских Тургеневых» [409].

В художественных образах главных героинь романа, сестер Кати и Даши Булавиных, воплотились черты Наталии Васильевны и Надежды Васильевны Крандиевских [410]. Наталия Васильевна Крандиевская (1888—1963), которой было посвящено первое отдельное издание «Хождения по мукам» [411], стала женой писателя в декабре 1914 г. [412]Они вместе пережили Первую мировую войну, революцию, эмиграцию, возвращение в Советскую Россию. Толстой писал в 1923 г.: «Война и женитьба на Наталии Васильевне Крандиевской были рубежом моей жизни и моего творчества. Я ушел от литературных кружков и коснулся жизни. Моя жена дала мне знание русской женщины» [413].