Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

Однако финал произведения автору статьи был не совсем ясен, скорее «туманен». Свои сомнения Иванов связывал с «неизмеримой трудностью» поставленной перед автором «Хождения по мукам» задачи, но заканчивал на оптимистической ноте: «Начало романа – во всяком случае, показательно. Оно раскрывает нам нового Толстого от сочных ярких анекдотов умершего уже быта Заволжья перешедшего к громадному историческому полотну и на этот раз показавшему, что мы имеем дело с крупным и ярким талантом» [466].

Сочувственно отозвался о напечатанных главах «Хождения по мукам» выходивший сначала в Константинополе, затем в Софии журнал «Зарницы», во главе которого стоял возглавлявший русское Бюро печати в Константинополе Н.Н. Чебышев. Издание являлось полуофициальным органом Ставки Верховного командования Русской армии, а затем и Русского совета [467]. В программной статье «Творчество на чужбине» один из ведущих сотрудников журнала, В.М. Левитский [468], писал: «Замолкло творческое слово в мертвой “Республике Советов”. Ужасные вести приходят оттуда. Убоги и пошлы книги красных поэтов и писателей. Здесь, на чужбине, тоже не слышно могучего вдохновенного слова, умеющего “жечь сердца людей”. Умолкла русская песнь, не радует русская музыка, черным трудом живет в изгнании русский художник, забывший о кисти. В смятении русская мысль, болеет сердце. Но рано говорить о смерти русского духа. Революция распяла русскую душу, но не убила ее. Мы еще живы. Среди нас уцелели умеющие творить. И на чужбине слышен голос русских поэтов и писателей (...) Из художественных произведений наибольшее внимание привлекает роман А. Толстого, еще не законченный. Трудно поэтому дать его оценку. Но уже и сейчас многое радует и волнует. Роман прерывается блестящими характеристиками общего положения России. Свежая сила чувствуется в описании Петербурга 1914 года, “жившего холодной, пресыщенной жизнью, напряженной и озабоченной”» [469].

Особо отмечал Левитский вступление к главе тринадцатой – о причинах разразившейся в Европе войны: «К крайнему сожалению, по недостатку места, не могу привести оригинальное изложение процесса обожествления вещи, ставшей – особенно в Берлине – всем и сделавшей войну неминуемой. Не о добре и любви заботились до войны, говорит автор, а о производстве в кратчайшее время наибольшего количества вещей. Желания и чувства приходили в состояние первобытное и злое. В войне была двойная радость – разрушение вещей и выход человека из нумерованной рубашки на вольное поле» [470].

Ко времени появления статьи в «Зарницах» в трех номерах «Современных записок» было опубликовано уже 23 главы произведения Толстого, в том числе главы, посвященные войне, что более всего могло бы заинтересовать издание, которое видело свою главную задачу в укреплении морального духа еще существовавшей Русской армии (свыше тысячи экземпляров каждого выпуска журнала бесплатно рассылалось в лагеря Галлиполи, Чапталджа и на Лемносе). Однако создается впечатление, что Левитским был прочитан только первый номер «Современных записок» с опубликованными тринадцатью главами. Впоследствии к произведению, которое было оценено им столь высоко, критик не вернулся.

Целый ряд критических отзывов на «Хождение по мукам» появился в печати эмиграции в конце 1921 г. и в 1922 г., после завершения публикации произведения в «Современных записках» и в связи с выходом отдельного издания романа. В ноябре 1921 г. в первом номере только что созданного журнала «Сполохи» [471](Берлин) была напечатана статья А.Г. Левенсона [472]«Беллетристика о революции», центральное место в ней отводилось «Хождению по мукам» [473]. Предваряя разговор о конкретных произведениях, автор указывал на те трудности, с которыми сталкивался всякий пишущий о русской революции: «Для нас, русских, всех без исключения, независимо от того, где бы мы сейчас не находились и чем бы не занимались, жизнь делится на “до” и “после” революции. Как бы тот или иной человек ни воспринимал революцию, как бы ни старался даже уйти от революции, убеждая себя и других в своей аполитичности и отсутствии интереса к политике, – все равно для него революция есть конец той жизни, которою он жил до нее, и поэтому никто из нас, современников, не может говорить о революции объективно и спокойно (...) Больших произведений, способных создать новую литературную эпоху в этой области, еще нет. И даже гр. А.Н. Толстой, один из талантливейших современных русских беллетристов, в своем новом романе “Хождение по мукам” не дал того большого, чего мы могли ожидать от него» [474]. Критик в первую очередь обратил внимание на «неравноценность» произведения: «Начат роман ярко и красочно, живость и законченность образов, глубокий анализ психологии русского общества в последний год до войны и во время войны давали право надеяться, что последняя часть романа, повествующая уже о революции, будет также полна и богата, на самом же деле резко бросается в глаза неравноценность романа в отдельных его частях (...) талантливый автор, мастерски нарисовавший картину дней, предшествовавших революции, бессилен писать саму революцию. Он передает отдельные эпизоды – толпу, стрельбу в народ – и кажется, что перечитываешь старую газету. Это газетное описание происшествий, а не художественное изображение жизни. Описываются внешние факты и не дается психология событий. Блестяще начатый роман закончен бледно, конец скомкан, так как революция еще не воспринята художественным сознанием автора» [475].

Левенсон прочитал роман как произведение о «нравственном хождении по мукам» русского интеллигента, тесно связанного с его «душевным раздвоением» в годы войны: «...войну считают авантюрой, власть презирают или ненавидят, а войну все же поддерживают, толкаемые на это чувством патриотизма. И как карточный домик, рушится целое мировоззрение (...) Начинается новая эра, эра страдания, изменяющая всю психологию человека» [476].

В газете «Последние новости» (Париж), от 31 января 1922 г. [477], в статье А. Левинсона [478]«Очерки литературной жизни. Три романа» речь шла о произведениях: Толстого «Хождение по мукам», Г.Д. Гребенщикова «Чураевы», М.А. Алданова «9-е термидора». Признавая, что тема толстовского романа «огромна» и требует «либо творческого напряжения небывалого, парения над миром поистине головокружительного – или же простодушия совершенного, безграничной беспечности ума», автор статьи в конечном итоге приходил к выводу о том, что писатель с ней не справился. Так, он отказывал произведению во внутреннем смысловом единстве, усматривая «цельность его лишь в единстве дикции рассказчика, в языке, в ритме повествования, резвом, увлекательном, с волнующими перебоями»: «Щедрость литературной материи преизбыточная, сочный, обильный словарь, плодовитость воображения неустанная: но материя эта не организована; то – драгоценная протоплазма. Разумеется, наружно сведены концы с концами; то и дело на крутом повороте действия вновь обретается потерянный попутно персонаж, или освещается новым светом какой-либо далекий уже эпизод, однако единство остается внешним. Нет композиции – все импровизация» [479].