Йоан Славич - Избранное

Да и надобности не было ездить.

Сын их пробыл в Араде всего лишь день, откуда он совершенно размякший снова вернулся к деду, где он был все равно как дома.

Кодряну отправился в Арад потому, что хотел повидать Персиду и сказать ей, что в Бутень он не бывал и ехать не намеревается. Однако, повидавшись с Персидой, он ничего не сказал ей.

Персида знала, что он должен приехать. Она ждала его, а ему, после того, как он посмотрел ей в глаза, стало стыдно, что он не побывал в Бутень, и он решил, что съездит туда. Поэтому-то он так скоро и вернулся. Но по дороге он снова почувствовал, что ехать в Бутень не в силах.

Сам Кодряну тоже не знал, чего же хочет и что должен делать. Ему хотелось, чтобы взяли его в ежовые рукавицы и разлучили с Персидой, которая была для него слишком волевой женщиной и слишком хорошо умела держать в руках и саму себя, и его волю.

А Персида действительно была хозяйкой положения. Еще с той ночи, когда Кодряну поцеловал ей руку, она считала его человеком слабым, которым можно вертеть как угодно, и в то же время человеком редкого добросердечия, который расположен к ней. Мало-помалу она прониклась мыслью, что он не может жить без нее. Она испытывала сладостное душевное удовлетворение, когда представляла, как она может его осчастливить, в сущности, без всяких усилий. Поэтому она знала, что он придет к ней, и снова придет, и снова, и снова… и ждала совершенно спокойно, как ждут восхода солнца и созревания плодов, согреваемых солнечными лучами.

Как-то поздней осенью, когда утренние заморозки стали покусывать листву, Персида и Анка сидели у окна с вышиванием.

Трикэ дважды появлялся в комнате. Ему было не по себе. Он хотел сказать Персиде что-то важное и как можно скорее, но только ей одной, не при Анке.

Персида как бы случайно вышла из комнаты за братом.

— Приехал Нацл! — зашептал Трикэ. — Я его видел! Он снова здесь!

— А мне что за дело? — недовольно ответила Персида и вернулась в комнату.

Несмотря на это, она стала почаще выглядывать в окно, выходящее на улицу.

Если Нацл приехал, он не может не пройти по этой улице.

Ей бы тоже хотелось увидеть его.

Но Нацла не было и не было. Уже приближалось время обеда, а он не появлялся ни справа, ни слева.

Может, он не знал, что она живет в том же доме.

Когда позвали обедать, Персида нехотя, через силу оторвалась от окна. За столом она сидела как на иголках, потому что Нацл мог пройти мимо именно сейчас, когда ее у окна не было.

Все это было совершенно непонятно!

Какое ей было дело до него? После обеда, вновь стоя у окна, она вспоминала все, что было. Она видела себя перед распахнутым окном, переходящей через улицу напротив мясной лавки, вспоминала встречу на мосту, разговор среди свадебных гостей и вновь чувствовала дрожь, сладкое головокружение и такую слабость, что сама не могла разобраться, что она делает и о чем говорит. Персиде стало страшно самой себя.

«Господи, — подумала она, — и зачем только ветер захлопнул тогда окно?!»

Ничего бы не произошло, не разбейся тогда окно.

Но это было выше всякого понимания!

Однако Нацл не появлялся ни справа, ни слева, и чем ближе был вечер, тем большее нетерпение ощущала Персида.

«Значит, — размышляла она про себя, — вот так же, как я сейчас, должен чувствовать себя Кодряну, когда он является, чтобы взглянуть на меня. О, господи! Что бы должен чувствовать он, если бы знал, что чувствую я?!»

Нервная дрожь пробежала по всему ее телу. Она встала и отошла от окна, чувствуя себя глубоко виноватой.

— Не хочу! — решительно произнесла Персида, выпрямляясь и гордо поднимая голову.

Она больше не желала видеть Нацла, она не хотела знать, придет он или нет. Ей было непросто овладеть собой, но та боль, которую она пыталась подавить, казалась ей сладкой, как жертва искупления. Больше Персида к окну не подходила.

И все же душа ее была полна тихой и глубокой печали. Как будто она потеряла самое прекрасное в жизни — уверенность, что Нацл не может не прийти. Оказывается, все может быть!

Вечером, когда все отошли на покой, Персида никак не могла заснуть. Ей бы так хотелось поплакать, но, собственно, из-за чего лить слезы, когда ничего не произошло, когда между ними ничего не было и не может быть. Это так, ни с того ни с сего, вспыхнуло ее воображение, вспыхнуло и потухло.

На следующий день было воскресенье.

Утром выпал густой иней, после восхода солнца поднялся туман, а к полудню солнце рассеяло мглу и погода прояснилась. Был один из таких осенних дней, когда людям почему-то хочется плакать. В прозрачном свежем воздухе плавали, медленно спускаясь на землю, длинные нити паутины, а с шелковичных деревьев время от времени падали обожженные инеем листья.

— Давай сходим в Рощу! — предложила Анка после обеда. — А то мы в этом году там не были.

— Давай! — согласилась Персида. — Только, — помедлив, выдавила она из себя, — пойдем вдвоем с тобой.

До Рощи было довольно далеко. Нужно было пройти через весь город, потому что городской лес находился как раз на противоположном конце.

И Анка, и Персида хотели только прогуляться, а для прогулки вполне достаточно пройтись туда и обратно.

Народу в лесу было не меньше, чем и в прохладные летние вечера. Под ногами грустно шуршали опавшие тополевые листья.

Нацл тоже пришел в лес и прогуливался в одиночестве по одной из боковых тропинок.

Он был таким же, как раньше, разве только лицо его обветрилось и слегка припухло, длинные волосы спутались, и одет он был в старый залоснившийся сюртук.

Персида заметила его издалека и узнала по фигуре и по походке.

Она видела его не таким, каким его видели ее глаза, а другим, каким знала. На мгновение сердце ее сжалось, но в следующий же миг она гордо подняла голову и проследовала по дорожке так, как будто ничего на пути ее и не было. Ее мало трогало, увидит он ее или нет, и все-таки ей хотелось, чтобы он заметил ее и понял, что ей нет никакого дела до него.

Однако, продолжая идти по дорожке и видя, как Нацл становится все ближе и ближе, Персида помягчала, стала снисходительнее к нему, в конце концов расчувствовалась и многое дала бы за то, чтобы быть одной, без подружки.

— Ах, несчастный! — воскликнула она наконец. — Бедная мама, что бы она сказала, если б увидела, до чего он дошел?!

И Персиде казалось, что она, только она всему виною.

— Я так больше не могу! — проговорила она и вновь вскинула голову. — Смотри-ка! — продолжала она, обращаясь к Анке, — это же наш Нацл здесь объявился.

Анка прекрасно знала, кто такой Нацл, потому что о нем много толковали и в день свадьбы, и после нее, но ни за что не узнала бы его и страшно удивилась, что Персида может вступить в разговор с человеком, выглядевшим так, как выглядел сейчас Нацл.