Йоан Славич - Избранное

Нацл отступил на шаг назад, когда совершенно неожиданно оказался вдруг перед Персидой, смотревшей на него большими, удивленными глазами. Ей хотелось провалиться сквозь землю, и вместе с тем она чувствовала себя на седьмом небе, ей хотелось скрыться с глаз, и на глаза ей навертывались слезы.

— Прямо комедия! Не правда ли, комедия? — заговорил по-немецки Нацл, и его изменившееся лицо расплылось в улыбке.

— Я тебя увидела издалека, — отвечала Персида тоже по-немецки, — и сразу же узнала.

— Если бы я тебя увидел, я бы узнал тебя на любом расстоянии.

Дальше они не знали, о чем говорить, и смотрели — она на него, а он в землю.

Господи! Если бы они оказались вдвоем!

Персида смотрела на его всклокоченные волосы, которые казались ей гладко причесанными, и на его сюртук, представлявшийся ей не таким уж засаленным, и понимала, почему Нацл не появлялся под ее окнами.

— Ты теперь здесь будешь? — спросила Персида.

— Конечно, конечно! — ответил он. — То есть нет, я отправляюсь в Тимишоару, но здесь еще побуду.

О, боже! Почему они не были вдвоем.

— Прощай! — произнесла она и протянула ему руку.

Нацл, несколько смущенный, повернулся к Анке, которая, как это можно было понять, не знала немецкого языка, и, вежливо приподняв шляпу, сказал по-румынски:

— Извините, барышня! Мы с барышней познакомились еще дома, и я очень удивился, встретив ее здесь.

— Прощай! — повторила Персида и еще раз протянула руку.

Нацл взял ее, сжал в своей руке и застыл, молчаливый и неподвижный, как соляной столб. В конце концов они расстались, но Нацл невольно последовал за Персидой и Анкой, словно прикованный взглядом к высокой и гибкой фигуре девушки.

Переходя через большую торговую площадь, Персида еще издалека обратила свой взор на церковь. В это время отправляли вечерню.

— Прошу тебя, давай зайдем на минутку! — попросила она Анку.

Они вошли в церковь. Персида окунула кончики пальцев в святую воду. Потом оставила подругу сидеть на скамье, а сама смиренно встала на колени перед одним из малых алтарей, где священник служил мессу, и покаянно склонила голову.

Нацл же, увидев, что Персида входит в церковь, не решился следовать за ней.

— Чего стоишь понурый, словно Иоан Столпник? Или иди спать, или садись пить, раз пришел в пивную!

— За меня пусть у вас голова не болит! — отвечал Нацл. — Гляжу я на вас: ребята вы все что надо и время проводите весело… Хотел бы и я выпить с вами, ведь вино, как я вижу, доброе, да вот не могу. Что делать, если натура не принимает? Только вы пейте, пейте: я за все заплачу. У Хубэра из Липовы денег хватит и у Хубэроайи тоже! — добавил он вполголоса, как бы для самого себя.

Жаль, что поблизости не было музыкантов, а то он пригласил бы и их: веселиться, так веселиться. Нет ничего более прекрасного, чем сидеть и смотреть, как пируют люди! И так легко развеселить людей! Бокал вина, потом еще один… несколько бокалов и уже довольно!

К сожалению, и веселье не у всех бывает одинаково. Глядишь, один совсем размяк, другой принимается плакать, а третий стал дебоширить и переворачивает столы… К полуночи Нацл уже не мог сидеть за столом, но и последовать совету приятелей и отправиться спать тоже не мог.

Ох уж эта тихая ночь, это звездное небо с полной луной, ох уж эта молодость, разве от нее можно забыться во сне! Нацл ощущал в душе какое-то сладостное нетерпение, а если отправиться спать, то утратишь его, а завтра, возможно, снова и не найдешь.

Уж слишком прекрасна была та ночь.

А сколько всего переменилось в мире!

И в день свадьбы ночь была прекрасной, но тогда его душа страдала от жестокой боли. Он вздрагивал и сейчас, вспоминая о том, что он тогда пережил. Глупости все! Разыгравшееся воображение глупого ребенка!

Она казалась такой красивой, такой обольстительной, такой желанной его сердцу, что им овладела единственная мысль: душевное спокойствие он обретет только рядом с ней, но зная, что он не может быть постоянно подле нее, что должен оставить все свои помыслы о ней, он превозмог сам себя и уехал в дальние края, чтобы не видеть ее, чтобы затеряться в огромном мире и забыть про нее.

Несчастный Нацл! Как он страдал и терзал сам себя!

Сердце его сжималось от боли каждый раз, когда он вспоминал о разрешении на путешествие.

Перед ним стоял высокий и худой Бочьоакэ с разрешением в руке и произносил с отеческой суровостью: «Не теряй времени даром! Береги честь своего цеха!»

Так же было написано и в его бумагах. А он переезжал с места на место, больше развлекаясь, чем работая.

Нет, не был он рожден, чтобы стать мясником. И уж если говорить по правде, то и нужды в этом не было. Он как-нибудь по-другому мог бы заработать себе на жизнь. Великую несправедливость совершили родители, когда забрали его из школы. Так кем же он теперь был?

Несчастный сын! Бедная Хубэроайя!

Он, действительно, хотел по желанию матери отправиться к родственникам, но никак не мог одолеть своего сердца. И что общего было у него с родственниками? Зачем нужно быть связанным с людьми, когда так хорошо было жить по своей воле?

Так ему трудно было раньше и так легко стало теперь. На колокольне католического собора и в крепости за Мурешом давно пробило час ночи, а Нацл все гулял по берегу. Он брел по течению воды, которая переливалась волнами в лунном свете и неустанно плескалась в ночной тиши.

Так все было красиво и хорошо!

«Да, — рассуждал он про себя. — Она даже похорошела, повзрослела, уж не знаю как, но стала какой-то иной. В конце концов она женщина, которая тебе нравится, потому что она родилась, чтобы нравиться тебе».

И Нацлу было совершенно непонятно, как это можно было относиться к Персиде свысока.

«Ты принесла мне несчастье! Из человека ты сделала меня нечеловеком!»

Сколько раз, блуждая в полном одиночестве, Нацл мысленно повторял Персиде эти слова. Нет! Это не она принесла ему несчастье! Она была исполнена сочувствия и смотрела на него глазами, полными слез, а ее полуоткрытые губы словно хотели сказать: во всем виноват случай!

Вот так он и должен ей сказать.

Мать, что греха таить, дала ему деньги на проезд через Сегед в Тимишоару, но если случилось так, что он в Араде, то может же он, путешествуя, провести здесь несколько дней. Он обязательно должен увидеть Персиду. Но как и когда? На это могла ответить только она.

Во втором часу Нацл прогуливался перед домом Клаича. В воздухе разливался такой аромат, что юноша никак не мог отойти от дома. Ему казалось, что девушка знает о том, что он рядом и вздрагивает в постели, словно птичка, попавшая в силок.

Но нет! Персида спала спокойно, убаюканная летними снами.