Йоан Славич - Избранное

— Разрешите с вами попрощаться, барышня, — проговорил Нацл, протягивая ей руку. — Завтра я отправляюсь дальше путешествовать.

Ее похолодевшая рука застыла в его ладони.

— Куда?

— Сначала в Буду, потом в Познань, Вену и бог знает еще куда. Два года без пяти недель я должен бродить по свету.

Персида кивнула головой. Что она могла на это ответить? Очень жаль, что он явился сюда сегодня!

Персида даже в глаза ему не взглянула, не посмотрела и вслед.

И он тоже ушел и не оглянулся.

И что, в конце концов, связывало их между собой?

Судьба не ползет, а летит на быстрых крыльях. Она подхватывает тебя, когда наступает срок, ни о чем заранее не предупреждая. Тщетно искать свою долю, ведь ее не найдешь. И напрасно бежать от нее, если она гонится за тобой; твоя судьба принадлежит только тебе, и если ты не знаешь ее, она тебя знает и никогда с тобой не расстается.

Только смотри не прозевай, откуда появится твое счастье, будь всегда наготове, чтобы поймать его, как ласточка ловит мошку.

«Ну-ну-ну!.. — говорила про себя и Мара, замечая, что Кодряну непрерывно крутится вокруг Персиды. — А что? Девица девицей, а парень аккуратный и сметливый, отец у него поп, дед протопоп, а через несколько месяцев и сам в попы выйдет».

Мара уже не была ни арендаторшей, ни торговкой, ни вдовой, оставшейся с двумя горемычными детьми. В праздничном наряде, надетом ради свадьбы, она держалась строго, говорила сдержанно и солидно, но, чтобы люди знали, кто перед ними такая, обмолвилась несколькими словами о хлопотах, какие доставляют ей ее обязанности.

Примерно как Мара думали и все остальные.

Люди видят, потом прикидывают и, сообразив что к чему, составляют, в конце концов, мнение, которое и заменяет им истину: так единодушно было решено, что Персида и Кодряну подходят друг другу, словно один для другого и родились.

Ну кому же могла подойти Персида, как не Кодряну?

Как приходы не похож один на другой, так и духовные лица тоже разные люди. Большинство из них было бывшими певчими в церковном хоре, и они приехали в духовное училище, чтобы стать дьячками. Из духовного училища кое-кто попадал в духовную семинарию. Другие, уже получив сан дьячка и женившись, теперь явились с женами, чадами и домочадцами в Арад, чтобы подготовиться в священники и получить приход своего тестя. Немногие из них учились в гимназии, да и то лишь год-два. Будущие протопопы все кончали по восемь классов. Однако для всех самым важным было освободиться от военной службы, которая в те времена длилась двенадцать лет.

Что и говорить, можно было, конечно, откупиться или заплатить какому-нибудь добровольцу, чтобы он занял твое место, но это годилось для людей богатых, бедные же решали, что куда лучше поступить в духовное училище.

Кодряну стукнуло двадцать лет, когда он перешел в шестой класс, и ему ничего не оставалось, как с шестиклассным образованием вступить в ряды богословов, освобожденных от военной службы.

Хотя он и не был среди семинаристов одним из первых, все-таки тянулся к ним, недаром же он был внуком протопопа, на что и возлагал все свои надежды. Парень заносчивый и порядочный гуляка, он не ломал себе особенно голову, какое будущее его ждет.

Люди таковы, какими их создал господь бог, а поскольку священник есть душа, и власть, и честь села, то люди хотят, чтобы священник был из их круга.

И само собой понятно, что, когда умирает священник, его место занимает либо сын, либо зять, либо племянник.

А кто же лучше протопопа знает, где умер священник и оставил не сына, а дочь, к тому же красивую и с хорошим приданым!

Два года подряд Кодряну проводил каникулы и праздники в Бутень, где читал Апостол, пел на клиросе, чтобы местные жители признали его, а квартиру снимал у попадьи, где чувствовал себя прекрасно.

Это было известно, но человек предполагает, а бог располагает, и что поделаешь, если Кодряну чувствовал себя лучше рядом с Персидой, чем вдали от нее.

Странное дело!

Персида, девица юная, которую только что вывели в свет, смотрела на Кодряну с некоторой робостью и чувствовала себя весьма польщенной, когда он подходил к ней и затевал разговор. Хотя ему было всего двадцать три года, он представлялся ей человеком взрослым, весьма солидным, очень умным и чрезвычайно образованным. Она превозносила его в своем воображении столь высоко, что могла бы даже поцеловать ему руку.

Кодряну видел это и чувствовал себя польщенным. Хотя он вознесся в собственных глазах, к Персиде он приближался с некоторой опаской. Он видел, какая она высокая, видная, красивая и разумная. Он порой даже удивлялся, насколько она верно судит о людях, и не сомневался, что рано или поздно она оценит его совсем по-иному, чем сейчас. Но все-таки его влекло к ней. Три недели подряд, пока шла подготовка к свадьбе, их видели все время вместе, и люди воспринимали их как пару, без которой все дело не смогло бы идти как следует. А теперь, во время свадьбы, благодаря тому, что собралось так много народа, они частенько оказывались одни, поскольку на них никто не обращал внимания, а молодые люди, молодой человек и барышня, никогда не знают, куда они зайдут в своих разговорах, если оставить их одних.

Позднее, около полуночи, когда стало прохладно, они сидели под чистым небом на лавочке в палисаднике перед домом по другую сторону зеленого шатра. Танцы прекратились, танцоры остывали, прогуливаясь по двору, музыканты отдыхали, а в шатре продолжалась веселая и шумная суета.

Персиде хотелось плакать. С тех пор, как спустились сумерки, она все время страдала о Нацле. Кодряну тоже страдал, потому что Персида в своем страданье была несказанно очаровательна. При всем этом Персида никак не могла сдержать себя и все время отыскивала предлоги, чтобы как можно чаще быть наедине с Кодряну: она ощущала какое-то опьянение, от которого все ее существо как бы перевернулось, и ей хотелось, чтобы так это и осталось навсегда.

— Я заметил, — сказал, улыбаясь, Кодряну, — как ты изменилась в лице, как задрожал и прервался твой голос, как ты растерялась, не зная, как поступить и что сказать.

— Господи, — ответила она, — я так испугалась. И как тут не испугаться, когда вдруг как из-под земли является человек, с которым я в жизни ни разу не разговаривала, подходит прямо ко мне и затевает разговор, будто мы знаем друг друга с детства.

Кодряну это показалось совершенно невозможным.

— Я не верю, что вы между собой ни разу не разговаривали.

— Что поделать, если ты не веришь? — ответила Персида, пожимая плечами, и вновь представила, как она стояла перед распахнутым окном и дерзко, словно избалованный ребенок, смотрела на Нацла. Но об этом она никому на свете не могла бы рассказать.