Йоан Славич - Избранное

— Всем ослам осел! — вновь пробурчал Нацл и принялся раскачиваться в танце, в то время как Персида подпрыгивала словно на иголках.

Когда танец окончился, Персида попросила Марту пойти назад, потому что было уже поздно.

Нацл тоже увязался за ними. Персида, правда, не приглашала его, но он, посмотрев ей в глаза, понял, что она хочет ему что-то сказать.

Девушки пошли вперед вслед за Брэдяну, а Марта с писарем и Нацлом отстали. Но Марта прекрасно знала, что вовсе не из-за нее Нацл отправился с ними, а потому, спустя некоторое время, подозвала к себе Персиду, как бы желая ей что-то сказать. Поначалу они шли все четверо в ряд, но среди виноградников дорога иногда сужается так, что всем четверым не пройти, а потому Марта распорядилась:

— Молодежь, вперед! Как я вижу, вам только этого и нужно. Только смотрите, не целуйтесь на поворотах, все равно замечу.

Персида чуть не упала в обморок, но что ответить — не нашлась. Такая она и была! Ей действительно хотелось остаться наедине с Нацлом. Она чувствовала себя так, словно падала в глубокую и темную пропасть, однако она ускорила шаг, так что Марта все дальше и дальше оставалась позади.

Нацл, словно завороженный, шел рядом с ней, не зная, как поступить, что сказать.

На повороте дороги он взял Персиду за руку.

Она не выдернула своей руки, и некоторое время они шли, держась за руки, как дети.

— Что ты хочешь от меня? — в конце концов спросила она.

— То же, что и все, когда им нравится женщина! — живо ответил он.

— Ты думаешь, что можешь жениться на мне? — Персида строго посмотрела Нацлу в глаза.

Он пожал плечами.

— Это меня мало трогает, — ответил он, подумав. — Любить друг друга мы можем и без женитьбы, ведь любим же мы, даже не желая этого.

— Что же может выйти из этой любви?

— Не все ли равно! — отвечал Нацл. — Ради этой любви я отрекусь и от матери, и от отца, и даже от бога.

— А я не отрекусь! — решительно проговорила Персида. — И не брошусь, закрыв глаза, в объятия несчастья.

— Потому что ты меня не любишь так, как люблю я тебя!

Персида еще раз строго взглянула ему в глаза.

Она любила Нацла, но даже себе ни разу не призналась в этом и не пыталась даже понять, за что же она его любит.

— Кто это тебе сказал, будто я люблю тебя? Мне просто тебя жалко, потому что ты волнуешься из-за пустяков. Как я могу любить неразумного человека, за которого должна бояться каждый миг? Вот только что ты сказал, что отрекаешься от матери, от отца и даже от бога, как же я могу поверить, что ты не отречешься и от меня!.. Ты безумец и мне жалко тебя!

Нацл отпустил ее руку.

— Ты ошибаешься, — гордо заговорил он, — если я захочу, я тоже могу владеть собой, но желать этого — глупость, когда я знаю, что жизнь у меня одна и в этой жизни я уже никого не полюблю так, как я люблю тебя.

Дорога сделала еще один поворот, и они скрылись из глаз спутников.

— Разве я сейчас не владею собой? — продолжал Нацл. — Мы сейчас одни, нас никто не видит, а я все равно ничего не делаю. Мне бы хотелось взять тебя на руки и унести, куда глаза глядят. А там будь что будет. Кто знает, доведется ли мне еще раз в жизни быть с тобой вот так вдвоем! И все-таки я ничего не делаю.

Персида остановилась и замерла, словно вросла в землю. Она как будто попала в клетку ко льву, но она ощущала не страх, а какой-то безумный порыв.

Она схватила Нацла за руку и потянула вправо за виноградные лозы. Когда же Марта с писарем прошли мимо них, Персида выпрямилась перед ним, уперев руки в бока.

— Вот я, — тихо сказала она. — Видишь, я не боюсь тебя. Можешь убедиться, что я никого не боюсь. Можешь взять и унести меня, можешь сделать со мной, что хочешь. Ну, бери меня на руки!

Нацл стоял перед ней, понурившись как бык.

— Неправда, что ты владеешь собой, — продолжала спокойно Персида. — Ты знаешь, что я этого не допущу, и не решаешься приблизиться. Знай, что я возненавижу тебя, если ты надругаешься надо мной, что я буду проклинать тебя всю жизнь и господь накажет тебя, если ты возьмешь меня силой. Но также знай, что я всегда буду думать о тебе с признательностью и жалостью, если ты поймешь, что это господь бог не пожелал, чтобы мы принадлежали друг другу, и оставишь меня в покое.

— Что же я делаю, барышня? — проговорил Нацл, растроганный и униженный.

— Ты ведешь себя так, что встречаться с тобой на людях мы больше не будем. Я не хочу бояться за тебя, не хочу, чтобы из-за тебя люди судачили обо мне. У меня есть мать, и я не хочу омрачать оставшиеся ей годы жизни.

Нацл молчал, а Персида вновь схватила его за руку и увлекла за собой по меже, чтобы опять оказаться впереди Марты.

— Эх, барышня, барышня! — тяжело вздохнул Нацл, когда они выбрались на дорогу. — Ведь мне ничего не стоит умереть, только я очень опасаюсь, что то, о чем ты говоришь, сбыться не может.

— Попрощайся со всеми и иди своей дорогой! — ответила Персида, когда они стали приближаться к девушкам и Брэдяну.

И все-таки на сердце у Персиды было тяжело. Когда Нацл удалился, она почувствовала себя несчастной. Ее снедало сомнение: а не умнее ли Нацл, чем она.

«Одна-единственная жизнь у человека, — размышляла про себя Персида, — и невыразимая боль охватывает тебя, когда понимаешь, что она проходит, а ты только терзаешь сам себя. Ах, бедная моя душа!»

Луна, вошедшая во вторую четверть, поднялась до заросшей лесом вершины холма и поблескивала то там, то здесь сквозь густые деревья. В долине же с правой стороны она светила уже давно, а вскоре и в селе у подножья холма встревоженные луной залаяли собаки. Ночь все больше и больше наполнялась лунным светом.

Именно в это время и раскрывалась вся красота осеннего вечера.

Марта поглядывала вдоль дороги, которая поднималась на холм: уже давно она не видела Персиду. Далеко впереди шевелилось, постепенно взбираясь на холм, черное пятно, это, конечно, был Брэдяну с девушками.

— Посмотри, как красиво! — воскликнула Марта, но в голосе ее чувствовалась тревога. — Наверное, Персида с немцем пошли другой дорогой.

Марта ускорила шаг, чтобы нагнать Брэдяну, и вскоре впереди вновь замаячила высокая фигура Персиды.

— Я так и думал, — пояснил писарь. — Они сначала догнали девушек, а потом опять отстали.

То же самое подумал и Брэдяну, когда Нацл с Персидой догнали их.

С левой стороны над холмом с шипением и треском поднялись одна за другой три ракеты.

— Что там такое? — крикнула Марта.

Брэдяну остановился и повернулся в ее сторону.

— Это на винограднике у Корбу, — ответил он. — Пойдемте и мы туда.

Марта и ее дочери знали Андре Корбу, дворянина из Кэрпениша, который, по правде сказать, ничего из себя не представлял, но ездил в коляске, запряженной четверкой лошадей, а во время революции [7] Имеется в виду революция 1848 г. сидел в тюрьме, но знакомы с ним не были.