Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

Среди множества премудростей, усвоенных Тристаном в те дни без посторонней науки, были и умение притворяться, прибегать к иносказаниям, приводить в действие рессоры, смягчающие удары, которым подвергается механизм жизни, и глушители, подавляющие шум, умело совершать объезды, ибо движение по прямой редко не таит в себе опасности. И все благодаря тому, что незаметно для обоих дон Лоле сделал ее своей ученицей, и некоторые идеи, которые буйно расцвели в уме девушки, были посеяны ее любовником и, по роковой случайности, учителем. Тристана была в том возрасте, когда идеи легко усваиваются, когда под чужим влиянием формируются и лексикон, и манера поведения, и даже характер человека.

Барышня и служанка прекрасно ладили между собой. Без общества и радушия Сатурны жизнь Тристаны была бы просто невыносимой. Они болтали и за работой, а уж в минуты досуга и вовсе не закрывали рта. Служанка рассказывала о разных событиях из своей жизни, рисовала мир и людей с бесхитростным реализмом, ничего не приукрашивая и не пороча, а барышня, у которой прошлого, можно сказать, и не было, устремлялась мыслями в просторы фантазии, строила сказочные замки, подобно тому как дети, играя, строят домики из камешков и песка. Так история и поэзия соединялись в счастливом союзе. Сатурна повествовала, наложница дона Лопе творила, и ее дерзновенные помыслы зиждились на поведанных служанкой событиях.

— Послушай-ка, — говорила Тристана той, что была для нее скорее верной подругой, чем прислугой, — а ведь не все, что говорит нам этот распутник, — сущий вздор, кое в чем скрыт глубокий смысл… Ума, прямо скажем, ему не занимать. Ты не думаешь, что то, что он говорит о браке, очень даже верно? Я… хоть ты и будешь меня ругать, скажу тебе честно, что думаю, как он: связывать себя с другим человеком на всю жизнь — это козни дьявола… Не согласна? Ты, верно, будешь смеяться, если я скажу, что хотела бы никогда не выходить замуж, по мне, лучше жить свободной. Знаю, знаю, что ты думаешь: что я сама себя утешаю, потому что после всего, что было у меня с этим человеком, и при моей бедности никому не нужна такая обуза. Правда ведь, скажи, правда?

— Ах, что вы, сеньорита, ничего такого я не думала! — поспешно отвечала Сатурна. — Пара штанов всегда на все сыщется, даже чтобы жениться. Я вот была замужем и не жалела о том; да только теперь меня под венец силой не затащишь. Свобода — это хорошо, верно вы говорите, сеньорита, хоть женщине и не пристало произносить это слово. Знаете, как называют тех, которые позволяют себе разгуливать на свободе? Гулящими их называют, вот как. А значит, ежели хочешь иметь доброе имя, терпи ради этого злого хозяина. Если б у нас, у женщин, было у каждой ремесло какое-нибудь да служба, как у этих прохвостов мужчин, горя бы мы не знали. Так нет же, сами судите, только три пути у нас есть, три занятия: либо замужество — это как бы служба, либо театр (ну, значит, артисткой быть) — это приличный способ зарабатывать на жизнь, либо… про это я даже говорить не хочу. Так-то вот.

— А теперь выслушай меня. Из этих единственных трех путей, что есть в жизни для женщины, первый мне не по душе, третий — и того меньше, а вот по тому, что между ними, я бы пошла, если б у меня способности были. Только кажется мне, что нет их… Знаю, знаю, что нелегко это — быть свободной… и честной. На что жить женщине без доходов? Учили бы нас, чтобы мы становились врачами, адвокатами или хотя бы аптекарями или писарями, если уж нельзя нам быть министрами и сенаторами, то мы могли бы… А шитьем… Сосчитай-ка, сколько стежков нужно делать, чтобы содержать дом… Как подумаю, что со мной будет, плакать хочется. Ах, если бы я годилась в монахини, то попросилась бы в монастырь! Только не получится из меня пожизненной затворницы. Я хочу жить, хочу видеть мир, хочу дознаться, почему и зачем мы появились на свет. Я хочу жить и быть свободной… А теперь скажи мне: разве женщина не может быть художницей и зарабатывать рисованием красивых картин? Картины стоят очень дорого. За одну такую, на которой всего-то и было, что горы вдалеке, четыре высохших дерева поближе да лужа с двумя утятами на переднем плане, мой папа заплатил тысячу песет. Вот видишь. Или, боже мой, почему бы женщине не быть писательницей и сочинять комедии, молитвенники, басни, на худой конец? Мне кажется, это совсем не трудно. Можешь мне поверить, что за последние ночи, когда я страдала бессонницей и не знала, как убить время, я напридумывала бог знает сколько драм, от которых хочется плакать, и пьес, от которых разбирает смех, и романов со множеством любовных приключений, с бурными страстями, и еще много чего. Беда в том, что я писать не умею… вернее, грамотно писать: делаю уйму ошибок в грамматике и даже в правописании. А вот мыслей, хороших мыслей у меня хоть отбавляй.

— Ох, сеньорита, — с улыбкой сказала Сатурна, поднимая свои выразительные глаза от чулка, который она чинила, — как же вы ошибаетесь, если думаете, что этим может прокормиться свободная и честная женщина! Это все для мужчин, да и то… у тех, кто зарабатывает на жизнь книжками, в кармане — вошь на аркане! Пепе Руис, молочный брат моего покойного мужа, который знает толк в этом деле, потому как работает в литейне, где буковки для печатания делают, рассказывал нам, что все эти сочинители живут впроголодь, а хорошо зарабатывают не те, что трудятся в поте лица, а те, что языком молоть мастера. Словом, одни политики, которые только и делают, что речи говорят, вот они-то и гребут деньги лопатой. Умственная работа, говорите? Это не про вас! Драмы всякие, сказки, книжки смешные или жалостливые? Пустое это дело. Которые их выдумывают, и на похлебку себе ими не зарабатывали бы, если б с правительством не заигрывали, чтобы теплое местечко заполучить. Так-то оно делается.

— А я вот что тебе скажу, — оживилась Тристана. — У меня такое чувство, что я и для правительства, и для политики гожусь. Ты не смейся, я умею речи произносить. Вот почитаю немного про заседания кортесов и столько тебе наговорю, что на полгазеты хватит.

— Боже правый! Да для этого надобно мужчиной родиться, сеньорита. Проклятая юбка для этого дела такая же помеха, как для езды верхом. Покойник мой говаривал, что если б не его робость, так он далеко пошел бы: такие диковинные вещи приходили ему в голову про то, как страну спасти, что послушаешь его — ну прямо Кастелар или Кановас [11] Кастелар Эмилио (1832–1899) — видный испанский политический деятель и журналист, вождь правых республиканцев, славился также как блестящий оратор. Кановас дель Кастильо Антонио (1828–1897) — испанский политический деятель, много сделавший для укрепления парламентской монархии в Испании. , когда в кортесах выступают. Только вот у него, бедолаги, всякий раз, как собирался высказаться — в клубе ли мастеровых или на минтингах товарищей, — комок к горлу подступал, и никак не мог он первое слово, самое трудное, из себя выдавить… не мог, значит, разговориться. А это уж ясное дело: кто не может разговориться, тому ни оратором, ни политиком не бывать.