Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

— Уйдем, не то нас убьют.

Взявшись за руки и втянув головы в плечи, они начали с трудом карабкаться вверх по каменистому склону, подальше от летевших в них камней. А камни летели градом, и увернуться от них не было никакой возможности. Два небольших голыша попали Бенине в накинутую на плечи шаль и особого вреда не причинили, зато Альмудене не повезло: порядочный булыжник угодил ему в лоб, когда он обернулся, чтобы обругать нападавших, и рана получилась ужасная. Когда они, задыхаясь, добрались наконец до верхнего края откоса, который загородил их от каменного града, рана марокканца сильно кровоточила, заливая алыми полосами его желтое лицо. Как ни странно, пострадавший молчал, зато его спутница, оставшаяся невредимой, задыхалась в крике, призывая громы и молнии на головы подлых истязателей. К счастью, им повстречался стрелочник, будка которого стояла неподалеку от злосчастной свалки: будучи человеком степенным и набожным, он не убоялся приютить беглецов в своем скромном жилище, так как посочувствовал их беде. Вскоре пришла и его жена, тоже сострадательная особа, и прежде всего дала Бенине воды, чтобы та обмыла рану своего друга, затем достала с полки бутылку уксуса и принесла чистых тряпок, чтобы перевязать рану. Марокканец только и спрашивал:

— Амри, а в тебя не попадать камень?

— Нет, дружок, только небольшой камешек ударил в затылок, но даже не раскровянил.

— Тебе болеть?

— Чуточку, да это ничего.

— Они есть исчадья… злые духи из-под земля.

— Подлые мерзавцы! Жаль, нет на них парочки гражданских гвардейцев или хотя бы полицейских!

Бенина и хозяйка промыли рану слепого, остановили кровь и перевязали ему голову, замотав тряпками и один глаз, потом уложили беднягу на землю, потому что у него кружилась голова так, что он не мог стоять. Нищенка снова извлекла из корзины недоеденные хлеб и мясо и предложила гостеприимным хозяевам разделить с ними трапезу, но те отказались и в свою очередь предложили гостям сардин и чурро, оставшихся от завтрака. Последовал обмен любезностями, учтивыми предложениями и отказами, и в конце концов каждая из сторон осталась при своем. Однако Бенина, воспользовавшись добрым к ним расположением этих честных и порядочных людей, попросила их приютить слепого, пока она не подыщет для него жилье в Мадриде. О возвращении в Камбронерас не могло быть и речи, там все явно настроены к нему враждебно. К себе она не может его взять, так как служит в одном доме прислугой, и там он… В общем, объяснить положение оказалось нелегко, ну что ж, если стрелочник и его жена подумали что плохое об отношениях между Бениной и африканцем, пусть их думают.

— Видите ли, — сказала старушка, видя, что хозяева смутились и замялись, — вот все мои деньги: одна песета и мелочь. Возьмите их и приютите бедного слепого до завтра. Он вас не стеснит, человек он добрый и честный. Будет себе спать тут же, в этом углу, если дадите какое-нибудь старое одеяло, а насчет еды — что найдется.

После недолгого колебания хозяева согласились, и стрелочник позволил себе дать совет этим чужим для него людям.

— Вам бы надо оставить эту бродячую жизнь и похлопотать, чтоб вас взяли в приют: сеньору — в приют для престарелых, а сеньора — в приют для слепых, есть и такие, и тогда у вас обоих до конца жизни были бы и хлеб, и кров над головой.

Альмудена ничего на это не сказал, потому что любил свободу и предпочитал свою нынешнюю многотрудную и полную лишений жизнь сытой приютской неволе. А Бенине не хотелось пускаться в длинные объяснения и уверять этих добрых людей, что они с Альмуденой объединились вовсе не для бродяжничества и нечестного промысла, она только сказала, что в подобные заведения не так-то легко попасть, слишком уж много бедных, без рекомендаций и визитных карточек важных лиц место там не получишь. На это хозяйка дома ответила, что если они хотят устроиться в приют, то надо обратиться к священнику, который такими делами занимается, этого святого человека зовут дон Ромуальдо.

— Дон Ромуальдо?.. Ах да, знаю, то есть слышала о нем. Это такой высокий и видный собой священник, у него еще есть племянница, донья Патрос, которая немножко косит, да?

Тут Бенина снова почувствовала, как в ее сознании странным образом действительность переплетается с вымыслом.

— Не знаю, косит или нет его племянница, — сказала на это жена стрелочника, — знаю только, что родом он из Гвадалахары.

— Так оно и есть… Как раз сейчас дон Ромуальдо уехал к себе на родину… Наверно, ему предложили место епископа и он поехал выправлять нужные бумаги.

Все высказали уверенность в том, что таинственный дон Ромуальдо обязательно все бумаги выправит, после чего было решено, что Альмудена останется на попечении супружеской пары до завтрашнего дня, Бенина вручила хозяйке песету и мелочь (оставив себе три «худышки», которые хранились в другом кармане), а та пообещала ходить за слепым, как за собственным сыном. Бедной Нине пришлось еще немного поспорить с марокканцем, который настаивал, чтобы она взяла его с собой, но наконец ей удалось убедить его, преувеличив опасность осложнений от раны, которых не миновать, если сутки он не полежит спокойно. «Амри, приходить ко мне завтра, — сказал слепой на прощанье. — Если ты оставлять меня один, я буду совсем умирать». Старушка клятвенно пообещала вернуться и ушла, с грустью размышляя о незадачах этого дня и о грозных признаках еще больших бед, ведь она, поддавшись порыву милосердия, раздала последние деньги. Конечно, ее ждут тяжелые испытания, ведь вскорости надо вернуть Фитюльке ее драгоценности, раздобыть денег, чтобы накормить госпожу и ее гостя, помочь Альмудене и так далее… Столько обязанностей взяла она на себя, что теперь не знала, как с ними управиться.

Взяв кое-что в лавках в долг, Бенина вернулась домой и, видя, что Фраскито совершенно оправился, предложила Донье Паке отпустить его с миром, пусть идет добывать себе пропитание и устраивать прочие свои дела. Госпожа согласилась, но тут еще пришла служанка Обдулии с печальным известием о том, что та заболела, вся горит, бредит и дергается в нервных припадках. Бенина пошла к свекру и свекрови Обдулии и попросила, чтобы они позаботились о больной, потом вернулась успокаивать донью Паку. Вечер оказался не лучше, чем день, Бенина долго не могла заснуть, думая о трудностях и бедах, а наутро бедной женщине пришлось занять свой пост у церкви святого Севастиана, чем еще могла она бороться со столькими неудачами и ударами судьбы. Кредит в лавках со дня на день иссякнет, торговцы с улицы Руда и с улицы Империаль все настойчивей требовали уплаты. Пришлось попрошайничать и днем, и даже вечером, правда, недолго: она сказала донье Паке, что идет навестить Обдулию. На вечернюю кампанию она украдкой захватила из дому ветхую черную вуаль доньи Паки, чтобы скрыть лицо, и еще свои зеленые очки; из нее получилась заправская слепая нищенка, и в таком виде она постояла на углу улицы Баррионуэво, тихо и жалобно прося подаяния у каждого прохожего. При такой системе, выходя на работу по три раза в день, она добывала по нескольку куарто, но на все нужды их не хватало, ибо Альмудене стало хуже, и он оставался в будке стрелочника у станции Пульгас. За постой стрелочник не брал ничего, но еду приходилось носить. Обдулия все не поправлялась, надо было добывать для «девочки» лекарства и кормить ее бульонами, потому что родители Лукитаса об этом не заботились, а отправлять бедняжку в больницу у Бенины и в мыслях не было. Вот так и получилось, что несчастная женщина геройски взяла на свои плечи непосильный груз; однако она держалась, как могла, и тащила свой крест, даже не один, а несколько крестов, по крутой тропе в гору, надеясь добраться если не до вершины, то хотя бы до той высоты, которую одолеет. Если даже пройдет всего лишь полпути, и то наградой ей будет сознание, что она исполнила долг совести.