Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

В довершение несчастья, кроме остатков вчерашнего почти прокисшего косидо да черствой горбушки хлеба, никакой еды в доме не было. Спасибо соседи, узнав о такой серьезной беде, предложили благородной вдове кто миску чесночного супа, кто кусок жареной трески, кто яйцо и полбутылки дешевого вина. Горе горем, а пришлось подкрепиться, природа своего требует, надо жить даже тогда, когда душа этого не хочет и лелеет мысль о смерти. Дневные часы тянулись томительно долго, хозяйка и гость только и делали что прислушивались ко всякому шуму на лестнице. Но столько раз им пришлось разочаровываться, что в конце концов оба утратили надежду, сдались и молча сидели друг перед другом с бесстрастными, как у сфинксов, лицами, ибо, не сговариваясь, решили не ломать себе голову и положиться на волю божью. Они узнают, где Нина и почему ее нет, когда господь бог милостиво пошлет им весточку каким-либо ему одному ведомым путем и способом.

Было часов двенадцать, когда у входной двери громко зазвонил колокольчик. Дама из Ронды и кавалер из Альхесираса вскочили, как на пружинах, со своих мест.

— Нет, это не она, — с горьким разочарованием произнесла донья Пака. — Нина никогда так не звонит.

Фраскито хотел было пойти открыть, но хозяйка дома остановила его вполне разумным предупреждением:

— Не выходите, Понте, это, может быть, какой-нибудь нахальный лавочник из тех, что не дают мне житья. Пусть девочка откроет. Селедония, беги, но запомни хорошенько: если кто-то принес известие о Нине, пусть зайдет. А если кто из лавки, скажи, что меня нет дома.

Девочка убежала и тут же вернулась.

— Сеньора, это дон Ромуальдо.

От волнения и страха оба онемели. Понте кружился на одной ноге, как волчок, а донья Пака раз десять пыталась встать и снова падала в кресло, бормоча:

— Пусть войдет… Сейчас узнаем… Боже мой, у меня в доме сам дон Ромуальдо!.. В гостиную, Селедония, проводи его в гостиную… Я надену черную юбку… И причесаться не успела… Как я его приму в таком виде!.. Иди, девочка, иди… Мою черную юбку.

Альхесирец и девочка кое-как натянули на донью Паку юбку поверх платья, впопыхах вывернув ее наизнанку. Хозяйка дома нервничала, обзывала их неуклюжими и от нетерпения топала ногами. Наконец привела одежду в порядок, прошлась гребнем по волосам и неверными шагами прошла в гостиную, где священник ждал ее, стоя и рассматривая семейные фотографии, единственное украшение полупустой комнаты.

— Извините меня, сеньор дон Ромуальдо, — сказала вдова Сапаты, у которой от волнения подгибались ноги, и, поцеловав руку священнику, опустилась на стул. — Слава богу, что я могу наконец выразить вам благодарность за вашу безмерную доброту.

— Это мой долг, сеньора, — ответил тот, слегка удивленный, — и благодарить меня не за что.

— А теперь скажите бога ради, — продолжала донья Пака заплетающимся языком, так она боялась услышать дурную весть, — скажите сразу. Что случилось с моей бедной Ниной?

Для священника это имя прозвучало как кличка любимой собачки, которая у хозяйки дома потерялась.

— Она, значит, пропала?.. — спросил он, лишь бы что-нибудь сказать.

— А разве вы не знаете?.. O-о! Случилось несчастье, и вы из жалости не говорите мне о нем.

И несчастная дама залилась горючими слезами, а служитель божий, еще больше смутившись, не знал, что сказать.

— Сеньора, ради бога не огорчайтесь… Кто знает, случилось или нет то, что вы подозреваете.

— Нина, дорогая моя Нина!

— Это член вашей семьи, близкая родственница? Объясните мне…

— Я бесконечно вам благодарна, сеньор дон Ромуальдо, за то, что вы не хотите сказать мне правду… Но лучше все-таки знать… Или вы хотите подготовить меня к печальной новости, чтобы не сразить неожиданностью?

— Дорогая сеньора, — с нетерпеливой прямотой сказал священник, так как жаждал выяснить, в чем же дело. — Я не принес вам ни добрых, ни дурных вестей о той особе, по которой вы плачете, я не знаю, кто это и почему вы думаете, что я…

— Простите меня, дон Ромуальдо. Я подумала, что с Бениной, моей служанкой, вернее, подругой и компаньонкой, произошел какой-нибудь несчастный случай в вашем доме или когда она от вас ушла, на улице, и я…

— Час от часу не легче!.. Сеньора донья Франсиска Хуарес, здесь какое-то недоразумение, которое я должен прояснить, назвав себя: я — Ромуальдо Седрон. Двадцать лет исполнял должность протопресвитера прихода Санта-Мария в Ронде и сейчас пришел к вам по поручению других душеприказчиков объявить вам последнюю волю моего задушевного друга Рафаэля Гарсии, которого бог призвал в свою обитель.

Если бы донья Пака увидела, как разверзлась земля и из расщелины выскочили полчища чертей, а над головой раскололся свод небесный, откуда слетели легионы ангелов и смешались с чертями в диком и нелепом хороводе, и то она не была бы так поражена и смятена. Завещание, наследство! Правду говорит священник или это глупая и жестокая шутка? И сам священник — действительно ли он живой человек или видение, плод больной фантазии несчастной женщины? Донья Пака онемела и лишь испуганно смотрела на дона Ромуальдо.

— Вам нечего пугаться, сеньора. Наоборот: я с большим удовольствием сообщаю донье Франсиске Хуарес, что пришел конец ее страданиям. Господь, испытав лишениями вашу кротость и ваше смирение, захотел вознаградить вас за эти добродетели, вызволить из того бедственного положения, в коем вы прожили столько лет.

У доньи Паки слезы текли ручьем, и она по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Так велики были ее волнение, изумление и радость, что образ Бенины тотчас вылетел у нее из головы, как будто загадочное исчезновение служанки произошло много лет назад!

— Понимаю, — продолжал священник, пододвинув свой стул поближе и положив руку на запястье доньи Франсиски, — понимаю ваше смятение… Внезапный переход от несчастья к благоденствию не может не потрясти душу человеческую. Было бы хуже, если б вы отнеслись к этому безучастно… Поскольку дело это важное, требующее особого внимания, давайте, сеньора, о нем и поговорим, оставив пока в стороне то, что вызвало у вас такое беспокойство… Не стоит так убиваться по служанке или подруге… Наверняка объявится!

Эти слова опять напомнили донье Паке о Нине, о ее загадочном исчезновении. Услышав в голосе дона Ромуальдо бодрые нотки, она решила про себя, что этот добрый священник, покончив с основным делом, расскажет и о старой служанке, с которой, без сомнения, ничего страшного не случилось. И мысли госпожи, повернувшись, словно флюгер, обратились к наследству, отвлекшись от всего остального; священник заметил, что она жаждет дальнейших сведений и поспешил приступить к своей миссии:

— Вы, очевидно, знаете, что несчастный Рафаэль отошел в лучший мир одиннадцатого февраля…