Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

Седрон добавил еще, что не из-за каких-то там заслуг, а благодаря доверию, которым почтили его основатели приюта для престарелых под названием «Милосердие», он состоит его попечителем и главным управляющим, и ходатайства о приеме поступают к нему, на каждом шагу его осаждают нищие, проходу не дают, суют рекомендации и визитные карточки, добиваясь, чтобы их приняли в приют.

— Порой кажется, — добавил он, — что страна наша кишит нищими и надо бы превратить ее в один огромный приют, где нашли бы убежище мы все до одного. Если дела наши и дальше пойдут так же, мы скоро станем самой большой богадельней в Европе… Я вспомнил об этом, потому что мой друг коадъютор, знаток восточных языков, попросил меня взять в приют подругу Альмудены.

— Умоляю вас, дорогой сеньор дон Ромуальдо, — попросила вовсе отчаявшаяся донья Франсиска, — не верьте всему этому, забудьте об этих мнимых бенинах, сколько бы их ни оказалось, а говорите о настоящей Нине, о той, что каждое утро ходит в ваш дом прислуживать и видит от вас столько благодеяний, каковых немало видела и я через нее. Только эта Нина настоящая, законная, ее мы будем искать и найдем с помощью сеньора де Седрона, его достойной сестры доньи Хосефы и племянницы доньи Патрос… Вы, пожалуй, снова станете отрицать, что знаете ее, из желания скрыть свои святые добродетели, но это бесполезно, сеньор, бесполезно. Я знаю, вы святой человек и держите в тайне свое высокое милосердие, знаю, потому так и говорю. Так давайте же вместе искать Нину, и как только она возвратится ко мне, мы обе в один голос крикнем: «Святой человек! Святой!»

Выслушав ее речь, Седрон понял лишь, что донья Франсиска Хуарес немного тронулась умом, и, полагая, что возражения не вернут ей ясность рассудка, решил на том покончить дело и стал прощаться, обещая прийти на следующий день, чтобы ознакомиться с бумагами и вручить под расписку причитающиеся наследникам суммы денег.

Прощание было долгим, ибо как донья Пака, так и Фраскито проводили его до самой лестницы, бессчетное число раз повторяя слова благодарности и целуя руки священника. Когда достопочтенный Седрон скрылся из виду за поворотом лестницы, а дама из Ронды и кавалер из Альхесираса остались одни, донья Пака спросила:

— Дорогой Фраскито, скажите мне: это все взаправду?

— Я только что собирался спросить вас о том же… Может, нам это приснилось? Как вы думаете?

— Я?.. Не знаю… мысли путаются… Мне не хватает соображения, не хватает памяти, не хватает ума — мне не хватает Нины.

— Мне тоже чего-то не хватает… Не знаю, как рассудить.

— Может, мы оба поглупели, сошли с ума?.. Я все себя спрашиваю: почему это дон Ромуальдо отрицает, что его племянницу зовут донья Патрос, что его хотят возвести в сан епископа и что ему подарили кролика?

— Насчет кролика он не отрицал… Простите, что перебил. Он сказал, что не помнит.

— Верно… А что, если дон Ромуальдо, которого мы только что видели, окажется духом, порожденным колдовством или черной магией… ну, скажем, испарится или обратится в дым, и все это было обманом зрения, игрой теней, наваждением?..

— Сеньора, ради господа бога!

— А если он больше не придет?

— Если не придет!.. Не придет и не вручит мне… нам…

Тут на увядшем и выцветшем лице Фраскито появилось поистине трагическое выражение. Он провел рукой по глазам и со стоном упал в кресло: кровь ударила ему в голову, и с ним случился приступ, как в тот злополучный вечер на углу Ирландской и Медиодиа-Гранде.

Благодаря заботам доньи Паки, которой помогали дочери позументщицы, Понте довольно скоро оправился от нового рецидива болезни и к вечеру уже мог вести беседу с хозяйкой дома; они сошлись на том, что дон Ромуальдо Седрон — живой человек, и наследство — вещь, безусловно, реальная. Тем не менее оба были ни живы ни мертвы до следующего дня, когда образ священника-благодетеля снова явился им, на этот раз в сопровождении нотариуса, который оказался старинным знакомым доньи Франсиски Хуарес де Сапата. После того как все убедились, что бумаги в полном порядке, наследники Рафаэлито Антринеса получили в счет назначенной им пенсии по такой сумме денег в банковских билетах, которая обоим показалась сказочной, по той причине, разумеется, что казна и у того, и у другого была совершенно пуста. Обладание кучей денег — неслыханное за долгие безрадостные годы жизни доньи Паки событие — произвело весьма странное действие на ее психику: у нее помутился рассудок, утратилось представление о времени, она никак не могла подобрать слов, чтобы выразить мысли, которые бились в ее голове, точно рвущиеся к свету мухи на стекле. Она хотела поговорить о Нине, а вместо этого несла всякий вздор. Словно издалека доносились до нее звуки голосов и отдельные слова; когда Фраскито и оба гостя говорили о ее служанке, она вроде бы поняла, что беглянка скорей всего объявится, ибо обнаружен ее след — но и только… Мужчины разговаривали стоя, рядом с Седроном стоял нотариус. Он был маленький, горбоносый и походил на попугая, который собирается лезть на дерево, цепляясь когтями за кору.

После того как любезные гости, заверив наследников, что от всей души готовы служить им, распрощались и ушли, дама из Ронды и кавалер из Альхесираса порядочное время бесцельно бродили по дому, заходя без всякой надобности то в кухню, то в столовую, а когда встречались, обменивались ничего не значащими фразами. Справедливости ради надо сказать, что радость доньи Паки была неполной, оттого что она не могла поделиться ею со своей компаньонкой, поддерживавшей ее в трудное время столько долгих лет. Ах, если бы Нина сейчас вошла, какой сюрприз преподнесла бы ей госпожа, сначала прикинувшись огорченной полным безденежьем, а затем выложив на стол кипу ассигнаций! Какое бы у той сделалось лицо! Как широко она разинула бы рот! Чего бы не накупила верная служанка на горсть монет! Нет, что бы там ни говорили, бог никогда не доводит дело до конца. Творит ли он зло или добро, всегда оставляет лазейку судьбе иной. Насылая на нас величайшее несчастье, дает возможность перевести дух, а когда вершит милосердие, обязательно забудет какую-нибудь мелочь, из-за которой все идет насмарку.

При одной из встреч на пути из гостиной в кухню или из кухни в спальню Понте пригласил свою землячку пообедать в таверне и тем самым отпраздновать столь знаменательное событие. Этим приглашением он хоть как-то ответит на ее щедрое гостеприимство. На это донья Франсиска сказала, что не намерена показываться на людях, пока у нее не будет соответствующего ее положению гардероба, а когда ее друг заметил, что, пообедав в таверне, они избавят себя от докучной необходимости стряпать дома самим — много ли помогут девчушки, — дама из Ронды заявила, что, пока не вернется Нина, она не будет растапливать плиту, а за всем, что нужно, пошлет в заведение Ботина. У нее, несомненно, возродился вкус к хорошо приготовленной пище… Да и пора уж, господи! Столько лет вынужденного поста дают полное право спеть аллилуйю по поводу возрождения из праха.