Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Ныне стопы мои вновь омывает потоп — моря крови! — так неужели же сейчас, в это страшное время, найдется безумец, способный смеяться? Не думаю. Видно уж, придется ждать следующего потопа — огненного!..

Судорожным движением незнакомец надвинул на глаза цилиндр — лишь бы не видеть этого кошмарного лика, который своим ледяным, потусторонним взглядом, казалось, пронизывал его насквозь, вызывая в душе чувство такого панического ужаса, что у него на миг дыхание перехватило, — и потому не заметил, как иудей вернулся к себе за конторку, а барышня, прокравшись на цыпочках на его место, сняла с полки череп из папье-маше, подобный тому, на витрине, и, бесшумно водрузив его на высокий табурет, стала ждать, когда лее головной убор, съехавший странному клиенту на нос, утратит наконец свое крайне хрупкое равновесие и свалится на пол.

Но вот неизбежное произошло — она с быстротой молнии ловко подхватила цилиндр на лету и, вручив его опешившему незнакомцу, как ни в чем не бывало приступила к своим прямым обязанностям:

— Извольте видеть, сударь, перед вами так называемый Дельфийский оракул! Он поможет нам заглянуть в будущее и получить ответы на вопросы, дремлющие в сокровенной глубине души. — И она, видимо для пущей убедительности, таинственно скосила томные голубые глаза за вырез своего душного, пышущего жаром декольте. — Пожалуйста, сударь, задумайте про себя какой-нибудь вопрос!

— Да-да, конечно, разумеется... — неуверенно пробормотал незнакомец, все еще не в состоянии опомниться от страшного видения.

— Смотрите, смотрите, он уже оживает!

Нижняя челюсть «оракула» медленно отвисла вниз... Наступила томительная пауза... Далее череп сделал несколько ленивых

жевательных движений и, презрительно сплюнув какую-то свернутую в трубочку бумажку, облегченно клацнул зубами; барышня, поднаторевшая в обращении с капризным «прорицателем», проворно поймала послание...

На узеньком листочке было написано красными чернилами — а может, то была кровь? — следующее:

«Исполнится ли страсть твоей души? — Скрепивши сердце, смело приступай, и воля пусть заступает место суетных желаний».

«Гм, жаль, ведь я и понятия не имею, что же это за вопрос такой "дремал у меня в сокровенной глубине души"», — скептически хмыкнул про себя незнакомец и деловито осведомился:

— Почем оракул?

— Двадцать гульденов, сударь, — глазом не моргнув, выпалила бойкая барышня.

— Отлично. Хотя вот что... — Незнакомец помедлил, прикидывая, стоит ли прямо сейчас брать с собой всеведущий череп. «Нет, эдак меня, еще чего доброго, за Гамлета на улице примут», — резонно рассудил он и вслух сказал: — Вот что, любезнейшая, пришлите-ка вы мне этот «глас высших миров» на квартиру. Итак, двадцать гульденов, извольте видеть...

Отсчитав деньги, он невольно бросил взгляд в сторону конторки у окна — неестественно прямо и недвижимо стоял старый иудей на своем рабочем месте, как будто все это время только и делал, что царапал пером в толстенном гроссбухе! — потом, быстро вписав в услужливо протянутый барышней блокнот свое имя и адрес:

«Фортунат Хаубериссер,

инженер.

Хойграхт, 47»,

все еще немного не в себе, покинул «кунштюк-салон».

Вот уже который месяц Голландия была наводнена беженцами со всей Европы; война только что кончилась, однако спокойней не стало — то здесь, то там вспыхивали внутренние, постоянно ожесточавшиеся политические схватки, принудившие доведенных до отчаяния людей сняться с насиженных мест — и нескончаемый поток устремился в портовые нидерландские города:

одни надеялись обрести здесь вторую родину, другие — временное пристанище, чтобы перевести дух, оглядеться и лишь тогда, спокойно взвесив все, податься на край света в поисках лучшей доли.

Туманные прогнозы того, что с окончанием европейской войны в тех или иных наиболее пострадавших от разрухи областях могут наблюдаться миграционные процессы, которые затронут главным образом неимущие слои населения, оказались в корне несостоятельными, реальность превзошла все ожидания — начался массовый исход: купить хотя бы палубный билет на рейсы в Бразилию и другие считавшиеся процветающими заокеанские страны было совершенно невозможно; вопреки безответственным расчетам, эмигрировали в основном люди состоятельные и интеллигенция — число этих категорий беженцев не шло ни в какое сравнение с числом пролетариев, худо-бедно кормившихся трудом своих рук, — причем богатые бежали, пытаясь спасти законные накопления, которые на глазах таяли в невыносимых тисках отечественных налогов, — ну что с них взять, буржуа! Безыдейные! — что же касается интеллигенции, то ей было попросту некуда деваться, ибо она не видела для себя ни единого шанса выжить в этой неслыханно жестокой борьбе за кусок хлеба.

Если уж в прошлые благословенные времена довоенного инфляционного кошмара доходы какого-нибудь трубочиста или мясника намного превышали жалованье университетского профессора, то теперь европейская цивилизация достигла наконец своего апогея, когда древнее библейское проклятье: «в поте лица твоего будешь есть хлеб» [129] Быт. 3: 19. , приобрело вполне конкретный, можно сказать, даже буквальный смысл, и те, кто потел «тайно», пытаясь снискать хлеб насущный «в поте ума своего», почувствовали себя брошенными на произвол судьбы и были обречены на вымирание, ибо, в отличие от своих потеющих «явно» собратьев, не могли поддерживать правильный обмен веществ.

Бицепс дорвался-таки до скипетра власти, курс же секреции интеллектуальных желез изо дня в день неудержимо падал все ниже, если бы Маммона и по сей день восседал на троне, то можно представить, какую бы он скорчил рожу при виде наваленных вокруг него кучами грязных замусоленных бумажек, — не исключено, что оскорбленный в лучших чувствах идол на веки вечные отказался бы покровительствовать стяжателям и сребролюбцам.

Запустение и хаос воцарились на земле, «и тьма над бездною», и дух коммивояжеров уж не носился, как встарь, над водами [130] Ср.: Быт. 1:2. .

«И стало так» [131] Ср.: Быт. 1: 30. , что орды европейской интеллигенции скитались теперь из конца в конец Старого Света и, собираясь в более или менее пощаженных войной портовых городах, с надеждой взирали на Запад, подобно мальчику с пальчик, влезавшему на высокие деревья, чтобы высмотреть вдали огонек домашнего очага.

В Амстердаме и Роттердаме все старые отели были забиты до последней подвальной каморки, ежедневно возникали новые, но легче не становилось; на улицах — столпотворение, смешение языков не пощадило далее респектабельные кварталы, через каждый час экстренные поезда уходили в Гаагу, до отказа переполненные погорелыми политиками и прожженными политиканами всех мастей, которые неделями разглагольствовали на мирных конференциях о том, как поймать ветер в поле и посадить под замок.