Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

спрашивается, образом происходят такие "подмены"? А что, если и вправду у людей с похожей внешностью и судьба похожа? Ведь на каждом шагу убеждаешься в справедливости этого правила! Видимо, за всяким типом лица, телосложением, цветом волос, глаз и так далее закреплена своя судьба, которая является своеобразным сопутствующим явлением, изначально связанным с внешними данными человека каким-то фундаментальным законом соответствия, распространяющимся на любые, самые, казалось бы, незначительные мелочи. Шар может лишь катиться, кубик — кувыркаться, почему бы, следуя тем же, но только тысячекратно более сложным законам предопределения, не рассчитать жизненную траекторию такого тысячекратно более сложного объекта, как homo sapiens?.. Нет ничего удивительного в том, что астрология не только не канула в Лету, но и, напротив, процветает и что сейчас у нее, возможно, намного больше приверженцев, чем когда-либо прежде, ведь каждый десятый заказывает себе гороскоп; вот только современные горе-астрологи очень сильно ошибаются, полагая, что судьбу их на редкость доверчивых клиентов определяют те самые крошечные, красиво мерцающие огоньки, которые они с важным видом наблюдают на ночном небосклоне. В действительности же все решают констелляции совсем других "созвездий" — они плывут, погруженные в поток крови, завороженно кружа вокруг сердца по своим таинственным, сокрытым от глаз орбитам, и периоды обращения этих герметических планет значительно отличаются от их небесных соответствий: Юпитера, Сатурна... Ведь если бы жизненный путь зависел от одного только места и времени рождения, то как тогда объяснить, что у родившихся сросшимися сестер Плашек — а ведь они не то что в одну минуту, в одну секунду появились на свет! — судьба сложилась столь различно: одна стала матерью, другая так и осталась старой девой?»

Какой-то господин, — белый фланелевый костюм с красным галстуком, лихо сдвинутая набекрень панама, неумело зажатый в мрачно тлеющем глазе монокль и короткие волосатые пальцы, унизанные огромными вульгарными перстнями, — уже довольно давно мостившийся в отдалении под прикрытием развернутой мадьярской газеты, встал и пересел за соседний столик, там ему не понравилось, и он сместился за другой; кочуя с места на место под предлогом вездесущего сквозняка, щеголь постепенно подобрался совсем близко к Хаубериссеру, который так глубоко ушел в свои мысли, что ничего не заметил.

Пришел он в себя только после того, как шикарный господин нарочито громким голосом осведомился у кельнера о местонахождении модных амстердамских ресторанов и, гм, «прочих-с» достопримечательностей портового города, — прихотливые мысли, застигнутые врасплох впечатлениями внешней действительности, испуганно юркнули назад, в привычную темноту бездны.

С первого же взгляда Хаубериссер узнал в этом нелепом завсегдатае злачных мест, неуклюже пытающемся выдать себя за только что сошедшего с поезда приезжего, «балканский тип» Циттера Арпада, «пневматического профессора» из кунштюк-салона.

И хоть роскошных, закрученных вверх усов уже не было и бриолин струился по другому руслу, однако все эти новации не нанесли ни малейшего урона безукоризненно плутовской физиономии «пресбургского птицелова».

Фортунат был слишком хорошо воспитан, чтобы хотя б одним только легким подрагиванием ресниц обнаружить свою осведомленность: пусть себе думает, что этот жалкий маскарад ему удался, так даже забавно — противопоставить тонкую хитрость светского человека топорным уловкам уличного фигляра, который всегда и везде свято уверен в своем искусстве перевоплощения, и потому лишь, что тот, кого он хочет ввести в заблуждение, не начинает тупо и пошло, как все комедианты, закатывать глаза, морщить лоб и чесать в затылке.

В данном случае конечно же и речи быть не могло ни о каком чудесном «совпадении»: разумеется, он сам привел в кафе «профессора», который тайком шел за ним следом, замышляя какую-нибудь балканскую гнусность; и все же, на всякий случай, желая окончательно убедиться, что это ему, а не кому другому, предназначается сей неряшливый фарс, Хаубериссер сделал вид, будто собирается расплатиться и покинуть заведение. И тут же жуликоватая физиономия господина Арпада вытянулась с выражением самой неподдельной досады и замешательства.

Фортунат удовлетворенно усмехнулся: «фирма Хадира Грюна, — а господин "профессор", судя по всему, является одним из ее деятельных соучредителей, — похоже, и вправду, серьезное предприятие, которое располагает самым широким ассортиментом вспомогательных средств, когда в интересах дела требуется не терять клиентов из поля зрения: тут тебе и волоокие барышни с благоуханными подмышками, и летающие пробки, и призрачные старики евреи, и всеведущие черепа, и рядящиеся

в белоснежные одежды бездарные филеры! Во всяком случае, надо быть начеку!»

— Любезнейший, а нет ли здесь поблизости какого-нибудь банка, где можно было бы обменять пару английских тысяче фунтовых банкнот на голландские гульдены? — небрежно и вновь нарочито громко бросил «профессор» кельнеру и, получив отрицательный ответ, пришел в негодование. — В Амстердаме, доложу я вам, крайне плохо обстоит дело с мелкими разменными деньгами, — пожаловался он для затравки и, обернувшись вполоборота к Хаубериссеру, добавил, пытаясь завязать разговор: — Возмутительно, даже в отеле мне пришлось порядком побегать, чтобы поменять эти чертовы фунты!

Но сочувствия не нашел — Хаубериссер не проронил ни слова.

— Да, гм, прямо-таки сбился с ног... Хаубериссер не поддавался.

— К счастью, хозяин отеля знал мое родовое поместье... Позвольте представиться, граф Цихоньский. Честь имею, граф Влодзимеж Цихоньский...

Фортунат едва заметно склонил голову и постарался пробурчать свое имя как можно неразборчивей, однако «граф» обладал феноменально острым слухом, ибо тотчас вскочил, в радостном возбуждении шагнул к столику и, заняв пустующее место Пфайля, восторженно воскликнул:

— Хаубериссер? Как же, как же, премного наслышан, знаменитый конструктор торпед! Честь имею, граф Цихоньский, вы позволите, граф Влодзимеж Цихоньский! Чувствительно рад-с...

Фортунат усмехнулся и качнул головой:

— Вы ошибаетесь, к торпедам я не имею никакого отношения.

«Холера ясна! — добавил он про себя в сердцах. — И дернуло же эту шельму прикинуться польским графом! В качестве "профессора" Циттера Арпада из Пресбурга твоя продувная особа пришлась бы мне как нельзя кстати: по крайней мере, я бы из тебя повытряс хоть что-нибудь о твоем зеленорожем компаньоне Хадире Грюне».

— Нет? Жаль. Но, пардон, ведь это же ничего не значит. Да будет вам известно, что уже одно только имя «Хаубериссер» будит во мне дорогие сердцу воспоминания, — и голос «графа» дрогнул от волнения, — оно так тесно связано с историей нашего рода, что с ним сравнится разве что имя Эжена Луи-Жана Жозефа...