Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Как будто завеса упала с глаз Евы, заглянувшей на миг в тайные механизмы судьбы. Последние слова Сваммердама сказали ей о назначении человека больше, чем все религиозные системы вместе взятые. Одна только мысль о том, что каждый идет тем путем, который выбрал сам, должна была бы сразу заставить утихнуть бесконечные стенания о якобы злой и несправедливой судьбе.

— А теперь слушайте меня внимательно. Судя по всему, то, что происходит в нашем кругу, кажется вам, милая фрейлейн, смешным и нелепым, но, прошу вас, не торопитесь с выводами. Зачастую путь, ведущий круто вниз, оказывается на поверку самым коротким переходом к следующему этапу восхождения. Лихорадочный восторг духовного выздоровления иногда слишком уж напоминает судорожные корчи предсмертной экзальтации. Конечно, я не «Царь Соломон», а Лазарь Айдоттер не «Симон Крестоносец» — госпожа де Буриньон явно поторопилась, назвав его так только за то, что однажды он помог Клинкербоку деньгами, — и все же в этом кажущемся на первый взгляд бессмысленном и кощунственном присвоении священных имен Ветхого и Нового Завета нет ничего предосудительного и шутовского... Для нас Библия — это не только описание давно канувших в Лету событий, но и путь от Адама ко Христу, который мы переживаем в себе, неким магическим образом восходя от «имени» к «имени», с одного уровня силы на другой, от изгнания из рая к Воскресению. Для иных этот путь может превратиться в сплошной кошмар... — И старый чудак, помогая Еве преодолеть последние ступени, сдавленным от волнения голосом снова забормотал себе под нос что-то маловразумительное о распятом разбойнике с перебитыми костями.

Госпожа де Буриньон, нетерпеливо ожидавшая вместе с остальными (не было только Лазаря Айдоттера, который ушел к себе вниз) у дверей чердачной каморки Еву и Сваммердама, дабы надлежащим образом подготовить свою легкомысленную

племянницу к вступлению в святая святых, обрушила на нее настоящую лавину:

— Ты только подумай, Ева, свидетелем какого величайшего чуда тебе посчастливилось стать! И произошло оно как раз сегодня, в день солнцестояния — ах, если бы ты могла себе представить, как это символично! Так вот... да, гм... что бишь это я?.. Ах, ну да, конечно, — Господи, тут совсем голову потеряешь! — случилось то, чего мы так долго ждали: в праотце Авраме зародился младенец, духовный человек! Старец услышал в себе его крик, когда приколачивал каблук... Сие, да будет тебе известно, есть «второе рождение», ибо «первое» — боли в животе, как о том сказано в Писании, надо только уметь его правильно прочесть. Ну а засим должны явиться три царственных волхва... И уж поверь мне, дорогая, так тому и быть: буквально на днях Мари Фаац рассказывала мне о странных слухах, которые ходят по городу, будто бы какой-то невесть откуда взявшийся черный дикарь гигантского роста у всех на глазах творит прямо-таки неслыханные чудеса, а не далее как час назад она его видела в соседней таверне. Чувствуешь, перст судьбы! Ну я-то сразу смекнула, что здесь не обошлось без вмешательства высших сил, ибо дикарь сей конечно же царь Каспар из Мавритании — кому же еще ему быть?! Ах, Ева, если б ты только знала, какая это милость — ведь именно мне посчастливилось исполнить почетную миссию и отыскать третьего волхва! Господи, я теперь сама не своя от радости — жду не дождусь, когда же наступит срок и можно будет наконец послать вниз Мари, чтобы она привела его...

На одном дыхании выпалив это, Хранительница порога распахнула дверь и всех по очереди впустила в каморку...

Сапожник Клинкербок прямо и неподвижно восседал во главе длинного стола, заваленного какими-то колодками, инструментами и кожаными заготовками, одна половина худого, изможденного лица была так ярко освещена льющимся в открытое окно лунным светом, что седые волосы короткой шкиперской бороды блестели подобно проволочным обрезкам, другая — тонула во мраке.

Голый, матово мерцающий череп венчала вырезанная из золотой фольги зубчатая корона.

Тесное помещение пропитывал кислый, унылый запах кожи.

Словно налитое ненавистью око затаившегося во тьме циклопа тлел стеклянный сапожный шар, высвечивая лежащую перед пророком гору золотых гульденов.

Ева, Сефарди и члены духовной общины стояли, боязливо прижавшись к стене, и ждали.

Никто не осмеливался пошевелиться, на всех нашло какое-то оцепенение.

Взор приказчика был прикован к пламенеющей груде золота.

Медленно ползли секунды, преодолевая сопротивление непроницаемо плотной тишины, до неузнаваемости деформировавшей время, когда минуты казались часами. Выпорхнувшая из темноты моль белым трепетным лоскутком покружилась вокруг свечи и, потрескивая, сгорела в неподвижном пламени.

Не мигая, словно каменное изваяние, смотрел пророк в стеклянный шар — рот приоткрыт, сведенные судорогой пальцы забыты поверх золотых монет, он как будто прислушивался к словам, долетавшим до него из каких-то потусторонних далей.

Внезапно в комнату ворвался глухой шум, донесшийся снизу, из матросского кабака, — ворвался, прокатился из угла в угол и пропал, как только тяжелая входная дверь заведения снова захлопнулась...

Мертвая тишина.

Ева хотела бы посмотреть на Сваммердама, но смутный безотчетный страх удержал ее: а вдруг и на его лице выражение того же боязливого предчувствия приближающегося несчастья, от которого у нее самой перехватило горло?..

На миг ей почудился тихий скорбный голос, еле слышно произнесший там, за столом: «Господи, да минует меня чаша сия»; [159] Мф. 26: 39. хрупкие звуки тут же рассыпались, сметенные ворвавшимся с улицы залетным обрывком бесшабашной ярмарочной гульбы.

Она подняла глаза и увидела, что окаменевшие черты Клинкербока ожили — ужас и смятение искажали их.

— Вопль града сего, велик он, — услышала она скорбный шепот, — и грех их, тяжел он весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко мне, или нет; узнаю [160] Ср.: Быт. 18: 20-21. .

— Господи, да ведь это же слова Яхве из Первой книги Моисея! — пролепетала непослушными губами сестра Суламифь и перекрестилась. — Изрекши сие, Он пролил дождем серу и огонь... [161] Ср.: Быт. 19: 24. Да не прогневайся, Владыка, что я скажу: может быть, найдется там десять праведников! [162] Ср.: Быт. 18: 32.

Тема Содома и Гоморры, коснувшись ушей Клинкербока, росла и ширилась в его сознании, рождая видение грядущего конца света. Глухим монотонным голосом, словно зачитывал из невидимой книги, он безучастно вещал, обращаясь в сторону жмущихся к стене посетителей:

— И вижу я ураган, проносящийся над землей, и сила его такова, что все, стоящее прямо, падает ниц пред гневом его... Тучи... Тучи летящих стрел... Могилы отверзаются, и надгробья, черепа и кости мертвых уносятся ввысь, сметенные страшным вихрем, чтобы потом пасть на землю смертоносным градом. И вижу я ветер, он яростно раздувает щеки, и воды речные бегут от уст его, вздымаясь до небес, и низвергаются проливным дождем... Рушатся дамбы, высокие тополя, подобно непокорным вихрам, стелются вдоль улиц. И все же не огонь и не сера, и сие единственно за-ради праведников, прошедших животворящее крещение... — голос старика понизился почти до шепота, — однако тот, пришествие коего вы ожидаете, не при-идет к вам в царском обличье, доколе не исполнятся сроки; ну а допрежь того должно вам обрести в себе предвестника его, нового человека, дабы приуготовал мир сей. Надобно, однако, чтоб их было много — людей с новыми глазами и новыми ушами, о таких уж не скажут: смотрят и не видят, слушают и не слышат. Но, увы, — глубокая печаль омрачила изможденное лицо, — увы, вот и средь них не вижу я Аврама! Ибо каждому отмерено будет по мере его, а муж сей допрежь того, как плод во чреве духа зрелым стал, отринул от себя щит бедности смиренной и отлил на потребу гордыни своей золотого тельца и устроил чувствам своим буйное празднество и непотребное плясание. Еще совсем немного — и его с вами уж не будет... Мавританский царь принесет ему в дар мирру жизни иной, а тело бренное швырнет в воды мутные рыбам на прокорм, ибо золото Мельхиора приспело раньше срока, когда младенец еще не воцарился в приуготованных ему яслях и не снял проклятия, лежащего на всяком злате. Стало быть, уродился он на беду, во тьме ночной, задолго до зари... Вот и ладан Бальтазара явился слишком поздно.