Джек Лондон - Хват Беллью. Хват и Малыш

— Здравствуйте, — сказал старик, снимая рукавицу и протягивая Киту голую руку. — Меня зовут Снасс, — прибавил он.

— А меня Беллью, — ответил Кит, чувствуя странную неловкость под пристальным взглядом острых черных глаз старика.

— Еды у вас много, я вижу.

Кит кивнул головой и снова принялся за мозговую кость, с удовольствием прислушиваясь к приютному шотландскому произношению.

— Грубая пища, но зато голодаем мы редко. Да она и естественней, чем городское мясо.

— Вы, я вижу, не любите городов, — улыбаясь сказал Кит только для того, чтобы что-нибудь сказать. И сейчас же был поражен переменой происшедшей в Снассе.

Старик вздремнул и съежился. Ужас, дикий напряженный, сосредоточился в его глазах, в них появилось выражение ненависти, невыразимой муки. Он отвернулся и с трудом овладел собой.

— Мы еще увидимся, мистер Беллью, — сказал он. — Карибу идут на восток, и я должен пойти распорядиться насчет сегодняшней охоты. Вы завтра тоже пойдете на охоту.

— Ну, как тебе понравился Длинноус, а? — спросил Малыш, когда Снасс удалился во главе своему свиты.

Несколько часов спустя Кит пошел погулять по лагерю, который занимался своими несложным делами. Только что вернулась большая партия охотников, и мужчины расходились к своим кострам. Женщины, дети и собаки тащили сани с освежеванными и уже успевшими замерзнуть тушами. Несмотря на то, что начиналась весна, термометр показывал тридцать градусов ниже нуля. Эти люди не знали тканей. На всех были меха мягкие дубленые кожи. Проходили мальчики луками и колчанами, полными стрел с костяные наконечниками. У многих Кит видел костяные; каменные ножи для обработки шкур, висевшие ножнах на поясе или на шее. Женщины у костре коптили мясо. Дети висели на их спинах, посасывали кусочки сала и таращили круглые глазки. Собаки, похожие на волков, ощетинясь подбегали к Киту и, примирившись с ним из уважен к занесенной над их головами дубине, обнюхивали его ноги.

В самой середине лагеря Кит натолкнулся на жилище Снасса. По всем признакам временное сооружение, оно было построено прочно и отличалось внушительными размерами.

На помосте, достаточно высоком, чтобы ни одна собака не могла вспрыгнуть на него, лежали груды шкур и утвари. Постели были скрыты холщовым пологом. Рядом стояла шелковая палатка, какие бывают в ходу у исследователей новых земель и богатых охотников за крупной дичью. Киту еще не приходилось видеть таких палаток, и он подошел к ней поближе. Пока он стоял и смотрел, одно из полотнищ отогнулось, и он увидел молодую женщину. Ее движения были так проворны, она появилась так неожиданно, что Кит принял ее за призрак. Он сам, казалось, произвел на нее такое же впечатление, и они долго молча смотрели друг на друга.

Она была одета в меха, но такого небывалого великолепия, какое Киту и не снилось. Ее шубка с откинутым назад капюшоном отливала бледным серебром. Сапожки с, подошвами из моржовой кожи были сшиты из серебристых рысьих лапок. Рукавицы тоже были бледно-серебристого цвета и блестели на морозном солнце. И из этого серебряного сияния подымалась гибкая нежная шея, поддерживавшая головку с розовым личиком, синими глазами, маленькими ушками, похожими на Две розовые раковины, и пышными каштановыми волосами, припудренными инеем и усеянными снежинками.

Кит смотрел на нее, как во сне. Наконец, очнулся и торопливо снял шапку. Изумление в ее глазах сменилось улыбкой, и быстрым движением скинув рукавицу, она протянула ему руку.

— Здравствуйте, — произнесла она, со странным приятным акцентом. Голос, серебристый, как ее меха, поразил слух Кита, привыкшего к хриплым голосам индианок.

Кит пролепетал несколько фраз — жалкий отголосок тех далеких времен, когда он вращался в хорошем обществе.

— Я рада с вами познакомиться, — продолжала она медленно и неуверенно, и на щеках у нее играли ямочки. — Простите мой плохой английский язык. Я такая же англичанка, как и вы. Мой отец шотландец. А мать моя умерла. Она была француженкой и англичанкой и чуть-чуть индианкой. Ее отец был большим человеком в компании Гудсонова залива. Бррр! как холодно. — Она натянула рукавицы и стала растирать свои побелевшие уши. — Пойдемте к костру и поболтаем. Меня зовут Лабискви. А вас как зовут?

Так Кит познакомился с Лабискви, дочерью Снасса, которую Снасс называл Маргарэт.

— Моего отца не зовут Снассом, — объяснила она. — Снасс, это только его индейское прозвище.

Многое узнал Кит за несколько дней, пока охотничий лагерь передвигался вслед за стадом карибу. Это были те самые дикие индейцы, от которых много лет тому назад бежал Эптон. Сейчас они находились в западной части своих владений, но летом отправлялись на север и по обрамляющим Ледовитый океан тундрам доходили до самой Лусквы. Какая река называлась Лусквой, Кит не мог узнать ни у Лабискви, ни у Мак-Кэна. Иногда Снасс с отрядом опытных охотников перебирался через Скалистые горы, за озера, за реку Мекензи. Во время одного из этих походов и была найдена та шелковая палатка, в которой теперь жила Лабискви.

— Она принадлежала экспедиции Миллисэнта и Эбдюри, — сказал Киту Снасс.

— Да? Я помню. Они охотились на мускусных быков. Спасательная экспедиция так и не нашла их следов.

— Их нашел я, — сказал Снасс. — Они оба были мертвы.

— До сих пор никто не знает об их судьбе.

— И никто ничего не узнал бы, — с вежливой улыбкой заявил Снасс.

— Вы хотите сказать, что, если бы они были живы, когда вы их нашли…

Снасс кивнул головой.

— Они жили бы со мной и с моим народам.

— А ведь Эптону удалась удрать, — задорно сказал Кит.

— Что-то не помню я такого имени. Когда это было?

— Четырнадцать или пятнадцать лет тому назад, — ответил Кит.

— Так, значит, ему удалось выбраться! Вы знаете, я вспоминал о нем. Мы прозвали его Длиннозубом. Он был сильный человек.

— А десять лет тому назад через вашу страну прошел Ла-Пэрль.

Снасс отрицательно покачал головой.

— Он нашел следы ваших стоянок. Это было летом.

— Тогда все ясно, — ответил Снасс. — Летом мы уходим на сотни верст к северу.

Но, несмотря на все старания, Киту ничего не удавалось узнать о той жизни, которую Снасс вел до своих полярных скитаний. Он был образованный человек, хотя за последние годы не читал ни книг, ни газет. Он не знал ничего, что делается на белом свете, и не желал знать. Он слышал о появлении золотоискателей на Юконе и Клондайке, но они никогда не заходили на его территорию и не беспокоили его. Внешний мир для него не существовал. И он терпеть не мог, когда говорили о нем.

Даже воспоминания Лабискви не могли помочь Киту разрешить этот вопрос. Она родилась в охотничьем лагере. Мать ее умерла, когда ей было шесть лет. Лабискви считала ее удивительной красавицей — это была единственная белая женщина, которую она видела. Она говорила о ней с тем же задумчивым видом, как и об огромном внешнем мире, дверь в который была навеки заперта ее отцом.