Каролина Светлая - В горах Ештеда

Скалак не показывал вида, что тоскует по детям, но где-то внутри у него стало тягостно и холодно. Этот холод и это тягостное чувство он заливал водкой, и водка ему помогала. Но как-то раз холод сковал его так, что он должен был принять внутрь больше обычного. Долго блуждал Скалак в ту ночь, прежде чем нашел скалу. Когда же он наконец счастливо добрался до ступенек, то поскользнулся на влажном камне и разбился, да так ужасно, что пролежал много недель и в конце концов после долгих страданий умер. Соседи толковали, что ничего лучшего он и не заслужил.

— Это несчастное жилье довело до могилы и мужа и ваших детей, — молвил священник, когда после похорон Скалачиха с плачем целовала ему руку за то, что он по мужу бесплатно отслужил молебен, да еще и такое прекрасное погребение ему устроил.

— А если вы не хотите лишиться и Яхима, вам нужно его отдать в люди. Возьму-ка я его сам на некоторое время, мне как раз пастух нужен. Надеюсь, мои работники к нему привыкнут, а он к ним. А то мне всегда было неприятно, что Скалаков род сторонится людей, да и люди его остерегаются. Такой раздор меж соседями мне никогда не был по сердцу.

Скалачиха заплакала снова, на этот раз от радости, что ее дите будет служить в хорошей усадьбе. Придя домой, она связала Яхиму в узел его лохмотья, дала ему изрядного тумака, когда он стал кричать, что служить не будет, и отвела его, хоть он и упирался, в деревню.

Яхим был красивый, черноволосый мальчик, весь в отцовскую родню, несколько бледный, с тонкими, ловкими руками и ногами, с глазами черными как уголь. Лишь одно его безобразило, как полагали деревенские жители, — это брови, которые срослись в одну ровную черную линию. По этим бровям его все узнавали сразу: кроме как у Скалаков, ни в одной семье такой приметы не было.

Увидев, что помощи ждать неоткуда, что мать его обратно не возьмет, он перестал плакать, но много дней подряд от него нельзя было добиться ни слова. Упрямо молчал он в людской и с хозяевами держался замкнуто, недружелюбно. Мальчик прекрасно сознавал, что первым из Скалаков пошел в услужение, и ненавидел тех, кому вынужден был подчиняться.

Когда впервые вместе с другими ребятами Яхим погнал стадо на пастбище, ему пришлось худо. Неприязнь взрослых к Скалакам передалась и детям, поэтому Яхим среди прочих пастухов чувствовал себя отверженным. Каждый, кому не лень, мог его обидеть — ведь это Скалаково отродье! Яхим, однако, скоро все переиначил, действуя, где силой, а где — хитростью.

Мальчишки, которые на пастбище набрасывались на него и колотили, вечером, посланные отцами за табаком или пивом, обязательно попадали в яму, которой прежде никогда на дороге не было и которую, с расквашенными носами и расшибленными лбами, они напрасно искали наутро; а то наступали на стекло и ранили босые ноги. Иногда на голову им сыпался град камней, совершенно непонятно откуда, так что ребятишкам не оставалось ничего другого, как бежать без оглядки; а то вдруг набрасывался на них разъяренный пес и рвал одежду, и так далее. Не нужно было долго ломать голову, кто причина всех этих случайностей; ребята возвращали Яхиму свои кровавые долги, однако каждый раз ненадолго. В конце концов они поняли, что с ним шутки плохи, недаром он Скалак.

Тогда пастушата решили оставить его в покое; но Яхим отнюдь не был удовлетворен. Несправедливая вражда товарищей возбудила в нем жгучую ненависть, и он их с наслаждением изводил, дурачил и мучил до тех пор, пока не добился, чего хотел: все на пастбище подчинялись ему, и он командовал теми, кто когда-то считал его ниже себя.

Отчасти Яхим верховодил по справедливости, поскольку был сильнее и ловчее прочих. Он учил пастухов разводить костер, забираться на деревья, узнавать, где гнездится та, а где иная птица, сколько яичек несет у них самочка и чем они различаются. Никто не умел лучше подражать голосу этих маленьких певцов, никто не умел вырезать такой звонкой свистульки или сделать кнут, который хлопал, словно выстреливали сразу из десяти пушек, и ни у кого не было такого ученого пса, как у него.

Все это принесло ему истинное уважение товарищей, но и немалую зависть; и когда один спрашивал: «Тебе нравится Яхим?», то другой отвечал: «Да что ты, я этого Скалака терпеть не могу!»

— И почему вы его не выносите? — спросила однажды Кучерова Розичка, когда ребята заговорили о нем. — По-моему, он вот ни на столечко не хуже вас.

— Вы посмотрите-ка на эту девчонку! — рассердились ребята. — Еще и указывает! Это тебе даром не пройдет, хоть ты из богатой усадьбы! Помалкивай, не то получишь хорошею пинка!

Розичка была разумная девочка. Она в то время не загадывала наперед, но с этого дня стала приглядываться к Яхиму внимательнее и в глубине души продолжала считать, что ничем он не хуже прочих и не заслуживает такого плохого отношения.

Однажды господа затеяли охоту. Дети пасли стадо неподалеку и с удивлением слушали, как ружейный гром разносится по горам, словно двадцать бурь взревели сразу; считали выстрелы, доносившиеся к ним из затянутой туманом долины. Вдруг что-то затрепыхалось в зарослях, где они всей гурьбой сидели у костра и пекли картошку, и подраненная куропатка влетела Розичке прямо в подол.

Девочка испугалась, но когда увидела, что это просто раненая птица, участливо прижала ее к себе, а затем осторожно укутала в свой передник.

— Ого, славное будет жаркое! — кричали ребята, пытаясь завладеть куропаткой.

— А я ее не отдам, не отдам! — восклицала девочка, полная жалости к несчастной птице.

— А ну, попробуй! — подступали обозленные мальчишки. — Не отдашь по-хорошему, отнимем силой.

— Ни за что не отдам, делайте со мной что хотите, — плакала Розичка и еще крепче прижимала к себе куропатку.

— Не отдашь? А если я тебя вот этой дубиной? — воскликнул Яхим, сверкая глазами. И погрозил ей страшной суковатой палкой.

— Не отдам! — прошептала девочка и зажмурилась, словно ожидая удара. Мальчики захлопали в ладоши, радуясь, что Яхим хорошенько отплатит Розичке за ее упрямство. Но дело повернулось совсем иначе, чем они ожидали. Яхим взглянул на девочку внимательно и удивленно.

— Ну, пускай будет твоя, — пробормотал он затем и опустил глаза, словно сам стыдился своей уступчивости. — А кому не нравится оставаться без жареного, пусть скажет, — добавил он с прежней яростью и покрутил дубиной так, что в воздухе засвистело, — пусть только пожалуется, я ему поднесу другое угощение, хоть и не такое вкусное.

Никто не посмел перечить, и Розичка унесла куропатку домой. Она ее выходила, и забавная птица всюду бегала за ней, как собачонка.

— Вы бы уж молчали, — говаривала Розичка с той поры парням, когда они снова честили Яхима, — ведь у него изо всех вас самое доброе сердце.