Каролина Светлая - В горах Ештеда

Колыбель, где лежал его маленький сын, была пуста, а возле нее, ошеломленная, в испуге сидела его мать.

Но нет, колыбель не была пустой: когда сломленный горем Ричард склонился над ней, то на маленькой подушке ослепительно сверкнула роза — ярче, чем страстные губы прелестной женщины.

Лесная фея исчезла со своим ребенком, словно растаяла в тумане. Никто с тех пор и следа ее не видел.

Перевод С. Чепурова.

Селение Подборы лежит на холмах, над ним теснятся высокие лесистые горы, а внизу тянется веселая зеленая долина — до самой Золотой Горы. Так называется отвесная высокая скала, что возвышается напротив этой деревни: будто чистое золото, сверкает она под лучами яркого солнца.

Влево от скалы среди ольшин и буйных трав раскинулась большая усадьба «На лугах», а прямо над нею стоит запустелая хибарка Скалаков.

Хозяев ее зовут совсем иначе, но как — никто в Подборах, за исключением приходского священника, не знает. Наверное, и сами они этого уже не помнят, — привыкли к тому, что люди кличут их Скалаками, поскольку возле скалы они живут. Это, в сущности, и хорошо, что Скалаки забывчивы, — ведь славная усадебка по соседству, со всем, что к ней относится, принадлежала когда-то их семье. Одну ее половину прокутил и проиграл в карты прадедушка, с другой половиной, по его примеру, точно так же обошелся дедушка, оставив сыну только старую овчарню, из которой тот слепил себе жалкую хату, а нынешний Скалак, видно, о том только и мечтал, чтобы и эта детям целой не досталась.

Пошел он в предков, и лучшего места, чем трактир, для него в целом свете не было. Жена отупела от нужды и детского крика (было у нее этих пострелов десять) и тоже махнула на все рукой. Диво ли, что однажды в доме и затопить стало нечем: ведь идти за дровами в лес на гору — не ахти какое удовольствие.

Скалак не раздумывал долго: не найдя во всем хозяйстве ни ветки, ни прутика, влез на кровлю и вытащил оттуда, что смог. Когда же дранка кончилась, начал ломать стропила; затем дело дошло до чердачной лестницы, потом до крыльца, а когда сошел снег, остались от хибарки лишь четыре стены да хлев.

Только тогда это дошло наконец до его жены, хотя разговорами обычно она ему не слишком докучала.

— Нам чем хорошо? — молвила она ему однажды ночью, в страшный ливень, когда, прокочевав по всей горнице, они не сыскали клочка сухого места. — Вместо одеял у нас облака.

— Молчи, молчи, старуха. — ответил Скалак. — Не успеешь оглянуться, как будешь спать в превеликом и превысоком каменном доме, которому поистине не будет равного во всей Чехии.

— Ладно уж городить-то, — проворчала Скалачиха; она думала, что скорее всего в нем опять говорит хмель. Игрывал он по окрестным корчмам на скрипке и там подчас набирался так, что и света божьего не видел, а заработок его перекочевывал в карман к трактирщику.

Удивительная, беспокойная кровь текла в жилах у этих Скалаков; были они, как говорится, на большое копыто кованы, над всеми хотели верх одерживать, всех поучать, словно были все еще хозяевами усадьбы. А у самих сапоги просили каши, и хорошо, если они хоть раз в день наедались похлебки из ржаной муки. Прочим односельчанам это не нравилось, и без надобности с ними дела никто не имел. Они это знали и также старались избегать людей, особенно тех, кто вел тихую, размеренную жизнь, деньгу к деньге складывал, в трактире не показывался, а карты держал для уловления злых духов. Эти люди были Скалакам немым неприятным укором, хотя и куражились они и виду не подавали.

Совсем уже забыла Скалачиха про ночную беседу с мужем, как вдруг однажды он привел на двор каменщика.

— Если вы построите мне, как я вам уже говорил, каменный дом с каменной лестницей на чердак, то я вам за это уступаю вынутые камни, и можете строить из них что хотите. Но, скажу вам, добавлять я ничего не намерен.

Каменщик сначала поломался-поломался, а потом ударил по рукам.

Скалачиха решила, что мужики так только дурачатся, и, даже не дослушав их, пошла по своим делам.

Через день каменщик начал долбить скалу. Ее это не удивило: когда у каменщика была поблизости какая-нибудь работа, он всегда ломал здесь камень, и Скалаку иной раз перепадал от него грош-другой. Ей и в голову не пришло, что он прорубал с одной стороны отверстие величиной с дверь и оконце словно для хлева, а с другой — два окна побольше, вроде как для горницы; потом в той же скале каменщик вырубил ступеньки.

— Дом готов, можете переезжать хоть сегодня; все равно не дождетесь, когда высохнет, — буркнул каменщик, доделав последнюю ступеньку.

— Вот и славно, — обрадовался Скалак, подхватил одной рукой скрипку, а другой — самого младшего из детей, велел жене и остальным ребятишкам собрать одежду и скарб и повел их из хибары по тем каменным ступеням наверх.

Тут только разглядела Скалачиха, что сделал каменщик из песчаника человеческое жилье, и догадалась, что это и есть тот самый большой, высокий каменный дом, который тогда обещал ей муж.

— Ну, что глядишь, как пять крейцаров из кошелька? Чем не замок, которому нет в Чехии равного? — смеялся Скалак, в то время как дети, дивясь каменной скамье, вытесанной вокруг всей стены, раскладывали убогие пожитки.

Скалачиха тоже хотела улыбнуться, да улыбки не получилось — из глаз у нее закапали слезы. Вспомнила она, какую добрую справу дали ей когда-то родители, хоть и были они небогаты. Вспомнила, как сетовали они, когда она ни за кого не хотела идти, кроме Скалака. Твердили ей, что пустит он ее по миру, что человек он недостойный. Благо родители давно умерли: каково бы им было видеть, что у их дочки и крыши-то нет над головой, что должна она лезть, как зверь, в каменную нору.

Скалачиха утерлась дырявым передником, и вспомнилась ей дырявая крыша старою жилья. Перестала она плакать да горевать. В скале над ней хоть не капало. Может, и хорошо, что не забивала она себе голову мрачными мыслями? По крайней мере много слез сберегла.

— Летом здесь будет славный холодок, а зимою тепло, — пообещал ей муж и попал в самую точку. Правда, зимой стены и скамьи блестели, будто их кто серебром оковал, летом же с них все время струйкой стекала вода.

Но Скалачиху и это не расстроило; наоборот, она была довольна. Муж выдолбил для этих скальных ключей желобки. Они стекали в небольшое корыто, и ей не нужно было ходить по воду в долину: вода всегда была под рукой. Правда, была она не слишком прозрачной и свежей, ну да подобные мелочи не беспокоили ни его, ни ее, потому и сносили они разные беды наперекор всему.

Детям, однако, никак не шли на пользу ни та вода, ни то новое каменное жилище. Они бледнели, лица и суставы у них опухали, а на шее появились язвы. В первую зиму смерть прибрала младшего ребенка, в следующую — одного из старших, потом осенью, которая была на редкость сырая и холодная, — двух девочек, двойняшек; так оно и шло по порядку, пока из всех десяти сильных, здоровых детей не остался один-единственный мальчик, Яхим.