Каролина Светлая - В горах Ештеда

Кома же граф пробудился от своею глубокого сна, он был опять здоров, а графиня обняла лесную фею, как родную дочь, объявив, что согласна, чтобы она стала ее невесткой, и священник начал готовиться к венчанию.

— Подумай хорошенько, прежде чем жениться на мне, — сказала Карла наполовину грустно, наполовину шутливо, обращаясь к своему жениху, когда они вечером перед венчанием в последний раз сидели под липой. — Я ведь только простая девушка, и вполне может случиться, что ты будешь стыдиться меня и мое происхождение поставишь мне в вину. Если ты сделаешь это, то знай, что я исчезну в тумане вместе с самым для тебя дорогим. Меня не зря зовут лесной феей.

Граф закрыл ей уста поцелуем и посмеялся над ее опасениями, так как только ее одну мог он любить в эти сладостные минуты.

На другой день Карла села в коляску возле старой графини. На шляпе у нее было такое же длинное перо, на шее такая же золотая цепочка, она была одета в такое же шелестящее платье, что и графиня. Проще сказать, она сама уже стала графиней, только не научилась еще гордо кивать головой, когда соседи прощались с ней; каждому она так сердечно пожимала руку, что старая графиня укоризненно закашляла, а граф немножко смущенно начал разглаживать подушку, на которой сидел.

Молодые супруги отправились в путешествие в далекие страны, и Карла своими глазами увидела все, о чем в свое время старая липа так интересно ей рассказывала.

Она ходила по улицам тех странных городов, где людей было как пчел в улье, видела водопады, отливающие всеми цветами радуги, всходила на горы, вершины которых покрывал вечный снег, и гуляла по их склонам, где в садах зрели золотые яблоки и ярко пламенели сказочные цветы. Она была так ослеплена и поражена всем увиденным, что ей порой казалось, она сама превратилась в живую сказку. У нее не было и минуты, чтобы вспомнить о старой липе.

Целый год путешествовали они, наслаждаясь полной свободой, порхая по свету, как два мотылька, избегая сближения с другими людьми, живя только для себя и своей любви, думая, что они на небесах.

Через год привез граф Карлу в свой пражский дворец. Дворец был великолепен: стены обтянуты бархатом, карнизы покрыты золотом, окна из горного хрусталя, вся посуда из чистого серебра. Пола не было видно, его закрывал зеленый ковер, расписанный цветами. Карле этот ковер из всей пышной обстановки больше всего понравился. Когда она шла по нему, казалось ей, что ступает она по мягкому мху. Она вспоминала, как хаживала, бывало, в ештедский лес за ягодами и фиалками, но вслух она об этом не говорила, чтобы свекровь не упрекала ее за неподобающие разговоры. Теперь все было иначе, нежели во время их свадебного путешествия; тогда она смело говорила обо всем, что приходило ей в голову, сейчас она должна была следить за своими словами. Не только свекровь, но и муж просил ее об этом. Он очень ласково поцеловал ее, но все-таки сказал. Карла сама на себя сердилась, чувствуя свою вину, и всякий раз, когда она вспоминала его слова, у нее тоскливо сжималось сердце.

Теперь у нее вообще началась другая жизнь; шалости, шутки, шепот влюбленных должны были уступить место занятиям более серьезным и важным. Карла должна была теперь очень многому учиться.

Учиться, спросите вы у меня с удивлением, но чему? Ну, хотя бы, как стать графиней. Этого она не умела до сих пор. Для того чтобы быть графиней, нужно такое же умение, как и в любом другом деле. Оно не приходит к человеку сразу, и тот, кто не рожден вельможей, должен постичь сию премудрость путем труднейшей науки. Карла и подумать раньше не могла, как она тяжела.

Тот, кто смотрит на это со стороны, очевидно, думает, что быть графиней — значит всего лишь уметь красиво одеваться, ездить в коляске, танцевать в блестящих залах и развлекаться на прогулках; но тот, кто оказался бы в положении Карлы, понял бы, что это еще не все. Она часто ездила в карете, но прошло много времени, прежде чем она поняла, как в ней нужно сидеть! Научилась держаться ровно, небрежно облокотись на шелковые подушки; поняла, как нужно красиво ходить на прогулках в длинном платье, на которое раньше она наступала ногами. Теперь она знала, как нужно держать в руках кружевной платок, веер, цветы, научилась со всем этим обращаться непринужденно; она должна была все замечать и за всем наблюдать, не проявляя любопытства; на все она должна была смотреть так, словно ничего особенного не произошло. А умение одеваться! Ее затянули в корсет, надели на нее десять крахмальных юбок, зажали в такое тесное платье, что слезы навертывались от боли на глаза; в уши вдели серьги, в волосы воткнули сотни шпилек, а она должна была при всех этих пытках улыбаться и не показывать вида.

Однако самым тяжелым было то, что Карла не знала другого языка, кроме чешского, а графиня требовала, чтобы в общество она не смела говорить по-чешски: исключительно по-французски и по-английски, и только дома немножко по-немецки.

Едва лесная фея встанет со своей шелковой постели, ее уже ожидает учитель французского языка, за ним следует англичанин, потом немец — и так продолжается до обеда.

Потом приходит учитель музыки, и Карла должна петь. Она думала, что умрет от смеха, когда учитель в первый раз показал ей, как нужно открывать рот, как дышать, как задерживать дыхание, как управлять голосом, чтобы звуки всегда были чистые и ясные. Ничто не казалось ей таким смешным и бесполезным, как учиться тому, что каждое дитя умеет с пеленок.

После пения приходил учитель танцев: он показывал несчастной Карле, как нужно ходить, кланяться, становиться к роялю, брать в руки ноты. Все это он делал так потешно, что Карлу смех разбирал еще сильнее, чем во время уроков пения. Но старая графиня всегда присутствовала на занятиях и, если у Карлы что-нибудь не получалось, окидывала ее суровым взглядом; Карла старалась всему выучиться, чтобы не сердить графиню.

Удивительно — теперь у нее было значительно меньше времени для размышлений, чем во время путешествия, но она все чаще вспоминала свою добрую липу.

Поначалу граф сердился, что очень мало видит свою молодую женушку, и выгонял учителей вон.

— Красота и невинность не нуждаются в учении, — отвечал он матери, когда она начинала гневаться.

— Если ты хочешь жить отшельником, тогда поступай как знаешь, — отвечала ему графиня, — но я надеюсь, что ты не забыл, какие обязанности возлагают на тебя семья и твое положение, и что из-за жены ты не можешь пренебречь светом. Уверена, что ты изменишь свое мнение, когда увидишь супругу свою на карнавале, в кругу благородных женщин.

Карла всегда беспокойно прислушивалась к разговору, когда он касался этой темы. Она страстно желала, чтобы граф достойно ответил матери, чтобы он оставался тверд, но он обычно задумчиво умолкал и не пытался отвадить учителей, когда они приходили терзать ее и мучить.