Айрис Мердок - Море, море

Она плакала и не сказала мне ни слова.

— Хартли, не убивай меня своим горем. Ты не знаешь, что ты со мной делаешь.

Она не ответила, не пошевелилась, а только плакала, привалясь к стене и глядя перед собой, изредка утирая медленные слезы тыльной стороной руки.

Я посидел с ней молча. Я сидел на стуле и поглядывал по сторонам, как будто столь обыденное занятие могло ее утешить. Заметил пятно сырости на потолке, трещину в одном из стекол длинного окна. Фиолетовый пух на полу — наверно, из какого-нибудь кресла миссис Чорни. Наконец я встал, легонько коснулся ее плеча и ушел. При мне она есть отказывалась. Дверь я запер.

Когда я вернулся в кухню, они все четверо стояли вокруг стола, на котором Гилберт расположил завтрак — ветчину и язык с салатом из зелени и молодой картошкой и крутые яйца для Джеймса. Их еда меня теперь, конечно, совсем не интересовала, да и вообще аппетит у меня почти пропал. Под краном студились две откупоренные бутылки белого вина. Перегрин, в одетом виде выглядевший куда пристойнее, пил виски и слушал по транзистору матч. Когда я вошел, наступило молчание. Перри выключил радио. Все словно чего-то ждали.

Я налил себе бокал вина и подцепил на вилку кусок ветчины.

— Продолжайте, не стесняйтесь. Я поем на воздухе.

— Не уходи, мы хотим с тобой поговорить, — сказал Перегрин.

— А я не хочу с вами говорить.

— Мы хотим тебе помочь, — сказал Гилберт.

— Да ну вас к черту.

— Подожди, пожалуйста, минутку, — сказал Джеймс. — Титус хотел тебе что-то сказать. Ведь правда, Титус?

Титус, весь красный, промямлил, не глядя на меня:

— По-моему, вы должны отпустить мою мать домой.

— Ее дом здесь.

— Но право же, дружище… — начал Перегрин.

— Я не нуждаюсь в ваших советах. Я вас сюда не звал.

Джеймс сел, остальные тоже. Я остался стоять.

— Мы не хотим вмешиваться, — сказал Джеймс.

— Ну и не надо.

— И не хотим докучать тебе советами. Мы эту ситуацию не понимаем, что вполне естественно. Но мне кажется, что ты и сам ее не совсем понимаешь. Мы не хотим тебя уговаривать…

— Тогда зачем вы настроили Титуса сказать то, что он сейчас сказал?

— Чтобы ты услышал определенное мнение. Титус так считает, но боялся тебе сказать.

— Вздор.

— Тебе предстоит трудное и, сколько я понимаю, безотлагательное решение. Если б ты согласился с нами поговорить, мы бы помогли тебе принять это решение разумно, и не только принять, но и выполнить. Ты не можешь не видеть, что тебе нужна помощь.

— Мне нужен шофер, а больше ничего.

— Тебе нужна поддержка. Я — твой единственный родственник. Гилберт и Перегрин — твои близкие друзья.

— Ничего подобного.

— Титус говорит, что ты для него как отец.

— Вы, я вижу, всласть обо мне посудачили.

— Не сердись, Чарльз, — сказал Перегрин. — Мы не ожидали, что угодим в такую передрягу. Мы приехали сюда отдохнуть. Но видим, что тебе несладко, и хотим тебя поддержать.

— Вы ничем не можете мне помочь.

— Неверно, — сказал Джеймс. — Я думаю, тебе станет намного легче, если ты обсудишь все это дело с нами — не обязательно детали, но общую линию. Это не потребует от тебя ничего бесчестного. Так вот, грубо говоря, возможны два варианта: или ты держишь ее у себя, или возвращаешь. Рассмотрим сперва, что будет, если ты ее вернешь.

— Я не собираюсь ее возвращать, как ты изволил выразиться. Она не бутылка.

— Из слов Титуса я понял, что ты отчасти потому не отвозишь ее домой, хоть она и хочет уехать…

— Она не хочет.

— …что опасаешься за нее, боишься каких-нибудь эксцессов со стороны мужа.

— Это одна из причин, есть еще сто других.

— Но если эти возможные эксцессы — результат недоразумения и если это недоразумение можно разъяснить…

— Не говори глупостей, Джеймс. Ты отлично понимаешь, что то, что я сделал, как это ни назови, нельзя ни разъяснить, ни оправдать. И ты, пожалуйста, думай, что мне говоришь.

— Я пытаюсь сказать тебе две вещи. Во-первых, что, если ты намерен отвезти ее домой, это надо сделать с умом. Мы все поедем с тобой в порядке демонстрации силы, а также чтобы подтвердить твои показания.

— Показания?!

— А во-вторых, что, если ты не собираешься ее вернуть, потому что боишься насильственных действий, и этот страх можно ослабить, это может повлиять на твое решение.

— Ты понимаешь, что он имеет в виду? — спросил Перегрин.

— Да! Но, как признал Джеймс, понять ситуацию не в ваших силах. Вы говорите — объяснить, подтвердить показания, с тем же успехом можно что-то объяснить бизону. И вообще вся эта аргументация ни к чему, двух возможностей нет. Я не допускаю возможности ее возвращения к мужу.

— Ну тогда рассмотрим второй вариант, — сказал Джеймс.

— Ничего мы рассматривать не будем. Я не желаю, чтобы вы копались в этой проблеме. Это наглость с вашей стороны и очень для меня обидно. Но раз уж речь об этом зашла, я хотел бы спросить Титуса, почему мне, по его мнению, следует отпустить его мать домой.

Титус, все это время неотрывно глядевший на ветчину (может быть, проголодался), покраснел и ответил с явной неохотой, не поднимая глаз:

— Ну… понимаете… тут как бы и моя вина…

— Это еще каким образом?

— Это очень трудно, когда отцы и матери… тут намешано столько разных эмоций как бы это сказать… предрассудков, что ли. Может, я вам все описал ужаснее, чем оно было, хотя и было ужасно. А она часто преувеличивает, в голове у нее полно всяких идей и фантазий. Может быть, ей с ним и правда лучше, а я против того, чтобы людей принуждали, по-моему, люди должны быть свободны. Вы хотите все решить наспех. Но если она захочет к вам прийти, то может прийти и потом, когда успеет все обдумать.

— Правильно, Титус, — сказал Джеймс.

Титус бросил на него взгляд, всколыхнувший мою недремлющую ревность.

Перегрин сказал:

— В браке ты ничего не смыслишь, Чарльз. Не побывал в этой шкуре. Тебе кажется, что любая размолвка — это конец, крушение, а это вовсе не так.

— Прежде всего, — сказал я, — свобода здесь ни при чем, мы имеем дело с человеком запуганным, с узницей. Ее нужно вывести из тюрьмы, сама она никогда не выйдет. Так что решать это надо сейчас. Если она к нему вернется, то уж не уйдет никогда.

Джеймс сказал:

— А это разве ничего не значит? Разве это не значит, что ей следует вернуться? Что она хочет там остаться? Обычно люди делают то, что им хочется, пусть и не сознавая этого.

— Может, она и останется. Но «захочет»? Тут не размолвка, как сказал Перри, тем доказав, что понятия не имеет, о чем идет речь. Этот человек замучил ее, затравил, она никогда не была с ним счастлива, она сама мне это сказала.

— Может, брак ее и не был счастливым, но продержался он долго. Ты слишком много думаешь о счастье, Чарльз. А это не так уж важно.