Джером Джером - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— А-а, скитался, — ответил он. — Зарабатывал на хлеб. — Для начала ему не терпелось узнать, какого она мнения о нем.

— И похоже, эта жизнь пришлась вам по душе, — заметила она, окинув взглядом его самого вместе с одеждой.

— Да, — согласился он. — Пожалуй, мне повезло больше, чем я заслуживаю.

— Отрадно слышать, — откликнулась Энн.

Он рассмеялся.

— А вы совсем не изменились, — продолжал он. — Только внешне.

— Разве не это важнее всего для женщины? — возразила Энн.

— Да, — подумав, признал он, — полагаю, что так.

Она стала красавицей, в этом не могло быть никаких сомнений.

— Надолго вы в Нью-Йорк? — спросила она.

— Нет, не очень.

— Не вздумайте снова уехать на десять лет, так и не рассказав мне, как жили все это время, — предупредила она. — В детстве мы не ладили, но ему будет спокойнее знать, что мы друзья. Иначе он расстроится.

Она говорила так серьезно, словно ожидала, что в любой момент может открыться дверь и дядя присоединится к ним. Мэтью невольно обвел взглядом комнату. Все в ней осталось прежним — потертый ковер, выцветшие шторы, мягкое кресло Эбнера, его трубка на каминной полке, рядом с вазочкой жгутов для раскуривания.

— Любопытно, — заметил он. — Оказывается, вы не лишены воображения и чувствительности. А я всегда считал вас практичной натурой, в которой нет ни капли сентиментальности.

— Возможно, в те времена мы и не знали друг друга толком.

Маленькая служанка внесла чай.

— А что вы поделывали все это время? — спросил он, придвигая стул к столу.

Она дождалась, когда служанка удалится.

— А-а, скиталась. Зарабатывала на хлеб.

— И похоже, эта жизнь пришлась вам по душе, — с улыбкой повторил он ее давешнюю фразу.

— Теперь уже все наладилось. А поначалу пришлось нелегко.

— Да. В жизни ничто не достается даром. Но неужели вы оказались в стесненных обстоятельствах? — спохватился он. — Я думал…

— Не осталось ничего, кроме этого дома.

— Сожалею, я не знал.

— Ох и поросята мы оба! — Она рассмеялась, словно отвечая на его мысли. — Несколько раз я порывалась написать вам. Я ведь сохранила ваш адрес. Нет, просить помощи я не собиралась — мне хотелось добиться победы своими силами, — но порой становилось слишком одиноко.

— Что же вы не написали?

Она задумалась.

— Выводы делать рановато, — снова заговорила она, — но мне кажется, вы изменились. Даже голос стал другим. А в детстве… помните, каким вы были занудой? Мне представлялось, что в ответ вы засыплете меня советами и наставлениями. А я не этого хотела.

— Понимаю, — кивнул он. — Хорошо, что вы справились. Чем же вы занимались? Журналистикой?

— Нет, для этого надо быть очень самоуверенной.

Она открыла бюро, которое всегда принадлежало ей, и протянула ему программку, гвоздем которой была «мисс Энн Кавана, контральто».

— А я и не знал, что у вас есть голос, — удивился Мэтью.

— Вы же сами то и дело жаловались на него, — напомнила она.

— Когда вы болтали без умолку, — поправил он. — Мне досаждало не качество голоса, а его количество.

Она рассмеялась.

— Да, мы не упускали случая повоспитывать друг друга, — признала она.

И они продолжали говорить про Эбнера, его доброту и причуды, про давних друзей. Энн потеряла из виду почти всех. Она училась пению в Брюсселе, потом ее педагог перебрался в Лондон, и она последовала за ним. И лишь совсем недавно вернулась в Нью-Йорк.

Вошла маленькая служанка, чтобы убрать чайную посуду, заявив, что ей послышался звонок. Всем своим видом она намекала, что время визита истекло. Мэтью поднялся, Энн протянула ему руку.

— Я непременно приду на концерт, — пообещал он.

— До него еще неделя.

— О, мне спешить некуда, — отозвался Мэтью. — Днем вы обычно дома?

— Иногда.

Глядя на нее со своего места в партере, он думал, что еще никогда не видел женщины прекраснее. Голос у нее оказался небольшим. Она заранее предупредила, чтобы он не ждал многого.

— Темзу этим голосом не воспламенить, — сказала она. — Хотя поначалу я была бы и не прочь. Но теперь благодарна Богу и за то, что имею.

Голос заслуживал этой благодарности — он был звучным, чистым и нежным.

Мэтью дождался ее после концерта. Будучи в особенно любвеобильном настроении, она милостиво и снисходительно приняла его приглашение на ужин.

В предшествующие дни он навещал ее один или два раза. И твердил себе, что просто обязан уделить ей внимание после стольких лет, в том числе и потому, что она заметно изменилась к лучшему. Но сегодня ей, казалось, доставляло извращенное удовольствие доказывать ему, как много в ней осталось от прежней Энн: ее неприкрытое самомнение, ее поразительное упрямство, ее своеволие, непослушание, неблагоразумие, высокомерие и деспотизм, дух противоречия и явная дерзость, вспыльчивость и острый язык.

Казалось, она предостерегает его. «Видишь? Я ничуть не изменилась, разве что внешне, как ты уже заметил. Я все та же Энн с ее давними недостатками, с изъянами, из-за которых жизнь в этом самом доме стала для тебя мучением. Только теперь мое несовершенство превратилось в шарм. Ты смотришь на солнце — на мое прекрасное лицо, на чудо рук и пальцев. Ты ослеплен. Но это пройдет. А внутри я по-прежнему Энн. Всего лишь Энн».

В такси по дороге домой они поссорились. Он уже забыл, из-за чего, но Энн наговорила резкостей, а поскольку ее лица в полутьме он не видел, то страшно рассердился. А на крыльце она снова рассмеялась, и они пожали друг другу руки на прощание. Но когда Мэтью шел домой по спящим улицам, за его локоть держалась Сильвия.

Как глупы мы, смертные, — особенно мужчины! Рядом с ним была достойная женщина — приятная, понимающая, нежно любящая, стоящая к идеалу так близко, как только может приблизиться женщина! Эта удивительная женщина тщетно ждала его с распростертыми объятиями (разве у него есть причины сомневаться в этом?) — и лишь потому, что природа наконец-то придала выигрышный оттенок коже Энн и округлила ее руки и плечи! Думая об этом, Мэтью злился на себя. Десять лет назад Энн была недалекой девчонкой с грязновато-желтой кожей лица. Но с тех пор, должно быть, переболела тропической лихорадкой, и ее лицо утратило желтизну. Ему вновь вспомнились отрывки из писем Сильвии. Он задумался о том далеком вечере, когда она постучалась в дверь его парижской мансарды и принесла бесценный дар благодарности. Вспомнил, как ее призрачная мягкая рука усмирила его боль. Следующие два дня он провел с Сильвией. Он перечитал все ее письма и вновь пережил события и смены настроения, с которыми отвечал на них. Представить себе Сильвию как личность он по-прежнему не мог, но в конце концов убедил себя, что узнает ее, как только увидит. Однако когда Мэтью принялся считать на Пятой авеню женщин, к которым его влекло, и насчитал одиннадцать таковых, он усомнился в своей интуиции. Утром на третий день он случайно встретил Энн в книжном магазине. Она стояла к нему спиной, листая очередной, недавно вышедший томик Астона-Роуэна.